– И нам нужны деньги, – сказал Эндер. – Здесь мы все друг друга знаем – своего рода спонтанный коммунизм, который тут сложился, до сих пор неплохо работал. Но чтобы торговля шла хорошо, нам нужно средство обмена.

– Мы с По нашли тебе золотых жуков, – сказал Сэл Менах. – Золото у тебя есть. Штампуй монеты.

Абра сумел превратить масляный пресс в матрицу для штамповки монет, а один из химиков разработал сплав, который не позволял золотым монетам истираться при хождении из рук в руки. Один талантливый художник из молодежи нарисовал портрет Сэла Менаха, а старая женщина по памяти воссоздала профиль Виталия Колмогорова. Сэл настоял на том, чтобы портрет Колмогорова поместили на монету меньшего достоинства.

– Потому что это лицо видят чаще. Великих всегда помещают на мелкие деньги.

Они начали практиковаться в использовании денег, чтобы цены устоялись до прибытия новых колонистов. Поначалу это воспринимали как игру. То и дело можно было услышать что-то вроде: «Пять куриц не стоят одной коровы». А «пятерки» и «единицы» превратились в «сэлы» и «виты». «Вит сэла бережет». «Вит – мелочь, сэл – богатство».

Эндер взялся было определить стоимость монет относительно международного доллара Гегемонии, но Валентина его остановила.

– Рынок сам определит стоимость денег: посмотрим, сколько люди в конце концов станут платить за те товары, которые мы рано или поздно начнем экспортировать на другие планеты.

Так что курсы валют в их маленьком частном мирке плавал сам по себе.

Первое издание «Королевы улья» поначалу расходилось плохо, но затем все лучше и лучше. Его перевели на многие языки, несмотря на то что каждый житель Земли приемлемо знал общий: это был официальный язык Свободных людей Земли – такое пропагандистское название Питер присвоил своему новому международному правительству.

А между тем бесплатные экземпляры свободно расходились по Сети, и в один прекрасный день файл оказался приложен к сообщению, пришедшему одному из ксенобиологов. Она начала говорить об этом всем и каждому в Миранде, копии распечатывались и ходили по рукам. Эндер и Валентина никак их не комментировали; когда Алессандра вручила экземпляр Эндеру, он его принял и немного погодя вернул.

– Великолепно, ты не находишь? – спросила Алессандра.

– Склонен согласиться, – ответил он.

– О да. – Аналитический тон, бесстрастный вид.

– Что тут скажешь? Что выросло, то выросло.

– Я думаю, эта книга изменила мою жизнь, – сказала Алессандра.

– Надеюсь, к лучшему, – сказал Эндер. И затем, бросив взгляд на ее раздавшийся живот, спросил: – Изменила больше, чем это?

Алессандра улыбнулась:

– Пока не знаю. Скажу тебе через год.

Эндер не стал говорить, что через год он окажется на межзвездном корабле и будет далеко-далеко.

Когда Валентина завершила свой предпоследний том, то приложила в конце полный текст «Королевы улья» с авторским примечанием:

«Мы знаем о жукерах столь мало, что я – историк – не смогла бы описать историю этой войны с их точки зрения. Поэтому я включаю сюда творческое изложение этой истории. Потому что, даже если это нельзя доказать, я верю в то, что эта история правдива».

Вскоре после этого Валентина пришла к Эндеру.

– Питер прочел мою книгу, – сказала она.

– Я рад, что ее хоть кто-то прочитал.

– Он направил мне сообщение насчет последней главы: «Я знаю, кто это написал».

– И угадал?

– Да.

– Башковитый парень, правда?

– Он был тронут, Эндер.

– Похоже, людям она нравится.

– Более чем, и ты это знаешь. Дай прочту, что написал Питер: «Если он может говорить от имени жукеров, уж всяко он сможет сказать что-то и от моего имени».

– И как это понимать? – спросил Эндер.

– Он хочет, чтобы ты написал о нем. О его жизни.

– Когда я видел Питера в последний раз, мне было шесть лет, и за несколько часов до нашего расставания он угрожал меня убить.

– Значит, ты говоришь «нет»?

– Я с ним поговорю, и мы посмотрим, что из этого выйдет.

Они стали разговаривать по ансиблю, примерно по часу, хотя и не каждый день, – Питер, возраст которого близился к шестидесяти, со слабым сердцем, которое тревожило врачей, и Эндер – все еще подросток шестнадцати лет. Но Питер по-прежнему верен себе, и Эндер тоже – только теперь между ними не было злости. Может быть, потому, что Питер добился всего, о чем мечтал, и Эндер больше не стоял у него на пути, и уж конечно, по мнению Питера, не превзошел его.

И по мнению Эндера – тоже.

– То, что ты совершил, – сказал Эндер. – Ты знал, что делал.

– Это хорошо или плохо?

– Никому не пришлось хитростью заставлять Александра завоевывать Персию, – сказал Эндер. – В противном случае разве его называли бы Великим?

После того как Питер рассказал ему о своей жизни, обо всем, что он делал, обо всем достаточно важном, Эндеру понадобилось всего пять дней, чтобы написать тоненькую книжку, которую он назвал «Гегемон».

Он отправил Питеру копию файла с припиской: «Поскольку автором будет „Говорящий от имени мертвых“, это не может быть опубликовано раньше твоей смерти».

В ответ Питер написал: «А я нисколько и не тороплюсь». Но в письме Валентине он излил всю душу насчет того, что для него значит быть понятым: «Он не скрывал моих плохих поступков. Но он не позволил им перевесить, сохранил некий баланс. Не вырвал из контекста».

Валентина показала его письмо Эндеру, и тот расхохотался:

– Баланс! Как может кто-либо знать относительный вес грехов и великих свершений? Пять куриц не стоят одной коровы.

Кому: [email protected]

От: Gov%[email protected]

Тема: Та должность еще вакантна?

Дорогой Хайрам,

у меня есть на то свои причины, в которые я не буду вдаваться, но знай: когда корабль, доставивший сюда колонистов, отправится дальше со мной на борту, Шекспир будет в надежных руках. Я пробуду здесь все то время, которое потребуется колонистам для спуска с орбиты и обустройства на новом месте. С нынешними поселенцами уже произошло коренное изменение: тех, которые прибыли со мной, в предвкушении прибытия корабля теперь также называют «старожилами». Стариков, которые сражались с жукерами, теперь называют «аборигенами», но нет термина, который позволил бы отличить их потомков от тех, кто прилетел со мной.

Останься я здесь, оба губернатора (глава нового поселения и я) оказались бы назначенцами министерства. Но если я оставлю Шекспир и меня сменит избираемый совет четырех поселений, с избранным президентом и избираемыми мэрами, это создаст почти непреодолимое давление на нового губернатора, с тем чтобы он ограничил свой срок у власти единственным двухлетним периодом и позволил заменить себя избранным мэром.