Бог дождя ночью сделал свое дело, вымыв снасти, но паруса были покрыты грязными полосами, а палуба вся была в грязных пятнах. Команда принялась за уборку, распевая матросские песни под утренним солнцем.

Уолли махал шваброй в ряду работавших – вероятно, первый воин-Седьмой, занимавшийся подобной работой за всю историю Мира. Он был бы вполне счастлив, если бы находился рядом с некой очень юной и очень стройной девушкой. Его внимание было постоянно привлечено к ее изящным формам в шафрановом бикини, к ее красоте, к ее классическому профилю, окаймленному черными кудрявыми волосами и украшенному самыми сексуальными ресницами в Мире – поскольку Тана таинственным образом вдруг стала левшой, из-за чего постоянно теряла равновесие и каждые несколько минут ее бедро или рука касались его. «Прошу прощения, милорд», – шептала она. «Ничего страшного», – отвечал он. Ему это очень досаждало, поскольку он знал, что она делает это преднамеренно, что он на это реагирует, что она знает, что он на это реагирует, что он знает, что она знает, и так далее. Мог ли Шонсу в большей степени контролировать реакцию своего организма? Вероятно, нет, но скорее всего, Шонсу это бы не волновало.

Затем Ннанджи распахнул дверь на полубаке и быстро пошел по палубе с мешочком в руке. Позади него почти бежал Катанджи, с мечом, в килте и сапогах. На этот раз он был весьма озабочен, и явно намечались какие-то неприятности – настолько серьезные, что Ннанджи даже не заметил Тану.

– Я был бы тебе очень благодарен, если бы ты мог пойти с нами, милорд брат. Мне нужно поговорить с госпожой Бротой.

Меч Уолли был при нем, но его ноги были босы.

– Если ты немного подождешь, я надену сапоги, – сказал он, но Ннанджи уже поднимался по ступеням на корму. Уолли посмотрел на Катанджи, который нагло закатил глаза, пытаясь сделать вид, что обеспокоен в меньшей степени, чем обычно. Они оба двинулись следом.

Брота сидела у руля, словно гигантский красный шар, и ее луноподобное лицо было лишено какого-либо выражения. Уолли не удивился, что вместе с ними пришли также Тана и Хонакура – им обоим нравилось присутствовать при любых назревавших волнениях. Таким образом, перед рулевым полукругом стояло пять человек.

– Вы загораживаете мне обзор! – рявкнула Брота. Ннанджи что-то прорычал, но все пятеро сели. Первое очко в пользу Броты, подумал Уолли; теперь она была выше их, и проявлять свой гнев было сложнее сидя, чем стоя. Так или иначе, у нее не было особой необходимости что-либо видеть. «Сапфир» двигался по пустой Реке, лишь несколько парусов виднелось вдали – голубое небо, голубая вода, золотые осенние холмы на фоне туманных гор далеко на северо-западе.

Мгновение спустя появился Томияно и встал спиной к фальшборту, подозрительно глядя на них. Семь – магическое число, вспомнил Уолли. Не могло ли это быть некое предназначенное богами событие? Кроме того, здесь присутствовал почти полный комплект всех рангов, которые можно было найти на корабле – маленький, иссохший Хонакура в черном, затем гибкая Тана в соблазнительно-желтом… Рядом с ней – Катанджи, такой же смуглый, как и она, и казавшийся еще более смуглым из-за белого килта, необычно чистого для него. Худые и более бледные ноги Ннанджи торчали из оранжевого килта, и из-за своего гнева он выглядел еще более неуклюжим, чем обычно. Над ними всеми возвышалась Брота в своей красной мантии, которую трепал ветер, рядом молча стоял Томияно в коричневой набедренной повязке, и сам Уолли, великан в голубом. Недоставало лишь зеленого цвета Шестого.

Ннанджи взглянул на Уолли.

– В тот день, когда тебя ранили, брат, я взял твои деньги, чтобы присмотреть за ними. Я отдал свои новичку Катанджи, чтобы они не перемешались. Я дал ему сорок три золотых и немного мелочи. Когда я продал Телку, я дал ему еще десять. У него было пять своих. Я попросил у него три в Во, но больше мне не было нужно. Сегодня я попросил его вернуть остальное.

Конечно, он собирался купить подарок для Таны.

– Пятьдесят три твоих и пять его – всего будет пятьдесят восемь, – сказал Уолли, зная, что его подопечный не слишком силен в математике. – Минус три – остается пятьдесят, которые он тебе должен?

Уолли мрачно кивнул.

– У него их нет. Вот все, что у него есть.

Он перевернул мешочек, который держал, высыпав сверкающую горку рубинов, изумрудов и жемчуга. Среди зрителей поднялся изумленный ропот. Ннанджи пошевелил горку пальцем.

– Три золотых и немного серебряных, – сказал он, вытаскивая несколько монет.

– Драгоценности стоят явно дороже, чем пятьдесят золотых, – сказал Уолли. – Он наверняка сможет расплатиться с тобой, как только попадет в свободный город.

Ннанджи посмотрел на него ледяным взглядом.

– Но я хочу знать, где он взял их, брат. Он отрицает, что украл их, но говорит, что обещал госпоже Броте, что никому не скажет. Вот что меня интересует!

– Я никогда их раньше не видела, – поспешно сказала Брота. Она начала пристально вглядываться в горизонт, словно в поисках береговых знаков. Никто больше не хотел говорить. Уолли решил, что это личные проблемы Ннанджи и его брата, но ему было любопытно посмотреть, как Ннанджи их разрешит.

Не получив от него помощи, Ннанджи набрал в грудь воздуха и сказал:

– Госпожа, не могла бы ты объяснить, каким образом подопечный может скрыть что-либо от своего наставника? Считаешь ли ты подобающим для другого воина, как ты сама, предполагать подобное?

Очко в пользу Ннанджи.

Брота проворчала, не глядя на него:

– Нет! Но я не помню, чтобы я говорила ему об этом. Насколько я помню, все было не так. Я обещала ему, что не скажу тебе.

Ннанджи перевел торжествующий взгляд на Катанджи, который пытался притвориться маленьким мальчиком, которого приводят в смущение дела взрослых. Он выглядел менее убедительно, чем когда-то; недели, проведенные на Реке, сделали его выше ростом и мускулистее. Он никогда не стал бы достаточно крупным, но он явно повзрослел с тех пор, как Уолли впервые его встретил. Он выглядел к тому же более здоровым, и у него даже была теперь короткая косичка, хотя она завивалась узлом.

– Я купил несколько ковров, наставник, – сказал он. – Брота мне помогала.

Тану тут же охватил приступ неудержимого смеха. Брота сердито уставилась на нее, но от этого стало еще хуже.

– Давайте я расскажу! – сказала она, наконец успокоившись.

Последовала история о шелковых коврах и о переговорах в гондоле. Уолли вскоре сам крепко сжимал кулаки, чтобы подавить приступ хохота. Он рискнул бросить взгляд на старого жреца, который приподнял бровь – Броту перехитрил какой-то мальчишка? Определенно, чудо!

Катанджи купил в Дри все лучшие ковры за шестьдесят два золотых, заполнив до краев гондолу. Брота ничего не получила с этой сделки. Более того, ей пришлось потратиться на поездку и на подкуп гондольера, даже рискуя быть обвиненной в контрабанде, поскольку власти могли задержать ее корабль. Уолли знал, что она чувствовала себя связанной своим рукопожатием, но это не объясняло, как она удержалась от искушения утопить сорванца.