Мэгги изогнулась, плотно прижимаясь к нему. И на мгновение замерла в напряжении. Наслаждение растянулась, вытягивая ее в струнку, приподнимая в воздух.

Они начали двигаться одновременно, сначала медленно, подхватывая ритм, который продлил бы взаимное наслаждение. Сердце Коннора сжалось, когда волнение стало таким сильным, что грозило навсегда остановить дыхание в его теле. Он крепко прижимал ее к себе, окружая и защищая своим телом. Мэгги вскрикнула, повторяя его имя и содрогаясь, слившись с его телом. И его тело впитывало ее наслаждение, пока оно не стало его собственным. Он тихо застонал и прошептал ее имя, прижимаясь губами к ее коже.

Тела их горели и источали тепло. Им не хотелось шевелиться, и они не шевелились.

— Вот так мы начали, — сказала Мэгги, голос ее звучал хрипло и удивленно.

— Да.

Ей было приятно ощущать его тяжесть. Она закрыла глаза и просто прислушалась к ощущению его тела вокруг себя.

— Мне это нравится.

Коннор поцеловал уголок ее рта, затем соскользнул с нее и вытянулся рядом на боку. Облокотился на локоть и стал смотреть на Мэгги сверху. Ел глаза все еще оставались закрытыми, на губах играла слабая улыбка. Щеки пылали, губы слегка припухли от поцелуев. Кожа была гладкой — морщинка, иногда появлявшаяся между бровями, исчезла. Тени под глазами легли всего лишь от густых длинных ресниц.

Сердце Коннора снова сжалось; на этот раз его захлестнуло чувство любви к ней. На глаза навернулись слезы. Он замигал, прогоняя их обратно.

Кажется, Мэгги почувствовала. Она открыла глаза и спросила:

— В чем дело?

— Ни в чем.

Она лежала молча, наблюдая за ним, пристально глядя в его лицо. Потом протянула руку и приложила ладонь к его щеке. Его черные глаза больше не казались ни чужими, ни холодными. Она чувствовала, что тонет в них. Они одновременно обжигали и защищали ее, и Мэгги вовсе не казалось странным, что они могут и то, и другое. На мгновение ее коснулась его душа.

— Я люблю тебя, — прошептала она. Рука ее скользнула по его груди и упала между ними на матрац.

У Коннора перехватило горло. Он дотронулся до ее руки, взял пальцы в свои. Он ничего не сказал, да она и не ждала этого. Они лежали, объединенные молчанием.

Мэгги придвинулась поближе. Коннор подтянул повыше простыню и одеяло. Шевельнулся младенец, тихо пискнул, потом вздохнул и уснул, Коннор потянулся к лампе и задул пламя. Мэгги опустила голову на его плечо.

Пока они спали, снова пошел снег.

К утру тропы снова замело. На завтрак Мэгги подала оладьи. Патрик пробрался сквозь сугробы, доходившие ему до бедер, к курятнику и принес яйца. Масло пузырилось на железной сковородке, когда она поставила первую стопку оладий на стол. Коннор поддел на вилку сразу три штуки и только потом передал тарелку Патрику.

— Оставь немного Бену, — предупредил Коннор, когда Патрик смел большую часть к себе на тарелку.

— Я уже Бену отнесла, — сказала Мэгги. Снова повернулась к сковородке и выложила на нее еще пару ложек теста. Потом взглянула в окно. Ледяные цветы на стеклах медленно таяли. — Бак с Люком не смогут пробраться назад, да?

— Сегодня — нет, — ответил Патрик. — Возможно, и всю эту неделю.

— А Дансер?

Коннор покачал головой.

— Он прекрасно поживет в своей хижине, пока погода не переменится, — сказал Коннор, покачивая Мередит. Потом чуть-чуть подбросил ее, и она издала некий радостный звук, не совсем смех, но что-то такое, от чего все взрослые в комнате заулыбались.

Не вздумай ее накормить, — предостерегла Мэгги Коннора, который поддразнивал дочь поддетым на вилку оладушком.

— Не буду. — Вместо этого он положил вилку и окунул палец в горшочек с медом. Потом дал Мередит пососать кончик пальца, и она с жадностью впилась в него.

— Коннор взглянул на Мэгги, словно хотел сказать: ты имен но это чувствуешь? Она вспыхнула вместо ответа. Коннор рассмеялся.

Мередит и Патрик, каждый поглощенный своим завтраком, ничего не заметили.

Шли недели, Мэгги собирала в памяти краткие счастливые мгновения, милые ее сердцу: общий смех, улыбки, предназначенные только друг другу, и улыбки, предназначенные всем. Она видела Коннора с Мередит на коленях, который пристально следил за дочерью, а та пускала крохотные пузыри нежными губками. Головка дочери тонула в его большой ладони. Иногда он зарывался лицом в ее животик, осторожно дул или чмокал и посасывал, а Мередит улыбалась и гулькала.

Мэгги помнила, как они с Коннором поехали кататься на санках и он завернул ее во столько слоев одеял, что она выглядела бесформенной грудой. Ураган отвез их на длинных санях в лес, и они великолепно скатились с холма, пока не уткнулись в заснеженный берег. Солнце слепяще отражалось от снега и от волос Мэгги — пряди ее медных волос сияли на солнце. Коннор украдкой поцеловал Мэгги, когда она лепила снеговика.

— Твои волосы как огонь, — сказал он и поставил ее на ноги.

По вечерам они сидели у огня, накрывшись одним одеялом с Мередит. Говорили с ней, словно она могла понять. Мэгги советовалась с ней по поводу сада, который собиралась посадить. Коннор обсуждал ее первую лошадь. Однажды они обсуждали ее будущее, а она сморщила носик и скорчила гримаску, и они оба смеялись до слез.

— Она подозревает, что мы такие же, как Джей Мак, — сказала Мэгги, вытирая глаза. Но в глубине души Мэгги признавала, что Джон Маккензи Уорт был совершенно прав в отношении нее.

Она помнила и другое: Коннор и Патрик торжественно показывают кроватку для Мередит; Бен переселяется обратно в пристройку; битву в снежки, когда Коннор остался в одиночестве защищать их крепость, так как Мэгги одолел приступ смеха и она перестала ему помогать.

Мэгги помнила ночи, когда лежала рядом с ним, успокоенная его близостью, в укрытии из его рук, и он разговаривал с ней этим низким, мягким голосом.

В ту зиму она плела ковер из воспоминаний, живя каждым мгновением настоящего.

Денвер

Мэри Майкл Стоун и Мэри Рене Салливан сидели в разных концах дивана, будто парные подставки для книг. Берил Холидей сидела напротив. Когда Берил опускала глаза, поднося к губам чашку с чаем, сестры обменивались одинаковыми, полными отчаяния взглядами. Когда Берил снова поднимала взгляд, они расплывались в идеально любезной улыбке.

— Как мило, что вы с Раштоном пожелали навестить нас, пока гостите в Денвере, — произнесла Майкл. Майкл, как и ее сестра-близнец, очень хотела бы остаться в столовой с мужем. Там беседа вряд ли была столь утомительной и трудной. Несколько раз до нее доносился из той комнаты смех — Этан, Джаррет и Раштон рассказы вали друг другу байки.

— Раштон решил, что это наш долг, — ответила Берил.

Последовало неловкое молчание. Ренни попыталась прийти сестре на помощь.