– Эт чо? – поинтересовался Митька.

– Да наши с солдатами разодрались, – ухмыльнулся Козыревский. – Ишь разошлися!

В конце концов запалили две свечки и посветили внутрь. Оказалось, что обстановка в комнате изменилась: Беринг исчез, а Шпанберг выполз из своего угла и теперь, опираясь о стол, пытается встать на ноги. Увидев бородатые лица в дверном проеме, капитан-лейтенант громко пукнул и разом вскочил на ноги. Он буквально перепрыгнул через тело Григория, подскочил к двери в спальню, распахнул ее и…

Сверкнуло и грохнуло разом.

Капитан-лейтенант рухнул ничком на пол.

– Однако! – сказал Андрей Васильевич после недолгой паузы и шагнул в комнату.

– Смотри не вляпайся, – предупредил Митька.

– Угу… Чо тут было-та?

– Да вязать меня взялися. Допрос учинить хотели.

– A-а, и веревку для тя приготовили?

– Ну, дык! Пришлось приласкать малость…

– Цыц, вы! – рыкнул Козыревский. – Беринг где?

– Туточки должон быть. Иных выходов, кажись, не имеется. – Шубин подошел к двери и посветил в глубь спальни. – Вот он, сердешный.

Посреди скомканных тряпок на кровати сидел капитан Беринг и невидяще смотрел в пространство. Перед ним на полу валялся разряженный пистолет. Приподняв свечу, Андрей Васильевич склонился над телом Шпанберга:

– Никак упокоил? А сказывают, будто ворон ворону…

– Погодь, Андрюха! – перебил Козыревский. – У него второй должон быть!

Он прошел в спальню и, не обращая внимания на капитана, встряхнул одеяло, отбросил в сторону подушку:

– Вот он! Видать, под руку сразу не попался. Кажись, с зарядом… И порох на полке.

Некоторое время монах стоял, похлопывая стволом по ладони левой руки. Наконец он на что-то решился, щелкнул замком и подал оружие Берингу – рукоятью вперед.

– Держи, ваш-бродь!

Тот машинально взял. Козыревский отступил на два шага к двери и продолжил:

– Ты, капитан, человек военный. Так что стреляй, не ссы. Хошь, в себя стреляй – тогда во грехе, но без мук преставишься. Хошь, в меня стрельни – я тут главный заводчик. А хошь, мы лейтенанта твово приберем и скажем, будто он от цинги помер. Тогда ты нашему делу служить станешь, аки пес хозяину. Внял ли, немецкое твое благородие?

Слова прозвучали медленно и внятно – словно гранитные валуны падали на мягкую землю. Беринг молчал. Тогда Козыревский подошел, наклонился, заглянул ему в глаза, осветил лицо свечой:

– Внял, я спрашиваю?

– Их ферштее… – прошептал капитан и, спохватившись, добавил по-русски: – Я понимаю!

– Тогда решайся! – усмехнулся монах. – А я до по лета сочту – потом поздно будет.

Козыревский повернулся спиной и встал в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку. Что происходило в спальне, за ним было не видно.

– Десять! – через некоторое время произнес монах.

Когда счет был окончен, отец Игнатий вернулся в спальню и, отодвинув ногой труп, закрыл за собой дверь. О чем они там разговаривали с Берингом, так никто и не узнал.

* * *

Содержание беседы формального и неформального начальников никто так и не узнал, потому что сразу после ее окончания пришлось действовать, а потом стало не до этого. Пока Козыревский общался с Берингом, Михайло Смирный, дежуривший снаружи, сообщил, что прибежал гонец, который рассказывает удивительные вещи.

Старые заговорщики вполне допускали, что визит к капитану может закончиться не вполне мирно. На этот случай был заготовлен отвлекающий маневр – несколько казаков, изображая пьяных, затеют свару с солдатами, охраняющими резиденцию Беринга. События, однако, стали развиваться не по плану – никого, кроме Митьки, на «прием» не пустили. Козыревский долго колебался, но в конце концов почуял неладное и подал сигнал. Из-за угла ближайшей избы появились двое пьяных казачков – этаких задохликов на вид:

– А-а-а, бля, холуи немецкие! Стоите, гады, нехристя караулите!

– Проходи!

– Ча-во-о?! Ты мне командовать будешь?!

– Проходи, говорю!

– Я, бля, не понял! Чо энтот хрен в меня пищалью тычет?! Ты ва-аще хто такой?! Где хочу, там и хожу! А ну, дай суды!

Слово за слово – а стрелять разрешения не было. На охраняемый объект никто вроде не нападает, а унтер куда-то делся.

– А ну пусти!! Не трожь ружье!!

Рослому караульному, наверное, было трудно удержаться, чтобы не съездить по уху наглому недомерку.

– Люди-и!! Православныя-я!! Бусурмане наших бьют!!!

На такой клич не откликнуться нельзя – хошь не хошь, а беги выручать своих! Служилые и побежали – как будто наготове ждали. Солдаты тоже, не будь дураки, отправили гонца за подмогой. И понеслась душа в рай…

Вообще-то, драться с солдатами должны были пятеро, но желающих оказалось гораздо больше. При всем при том, кроме Беринга и Шпанберга, на месте не оказалось командиров – они все находились на «Гаврииле», на пути в острог или из него. Казачья же старшина сделала вид, что это ее не касается.

Дело дошло до стрельбы, правда в воздух. Солдаты и матросы экспедиции были физически сильнее, лучше вооружены и организованы, однако казаков было больше, и они дрались на своей территории. В итоге солдат согнали к казарме, вокруг которой они и заняли оборону, ощетинившись штыками. В них полетели камни и мат служилых. Укрыться в помещении солдаты не решались, поскольку нападающие грозились поджечь строение к едрене фене.

Козыревский выслушал рассказ и мрачно усмехнулся:

– Вот уж воистину сказано: замахнулся, так бей! Ну чо, други, будем ковать, пока не остыло? – Ответа он, похоже, и не ждал. – Никифор, капитана обмой и в мундир наряди – быстро! Михайло, ряса моя где? Суды давай! Митька, пособи ему с капитаном-та! Андрюха, окна отвори – не видать ни хрена!

Началась суета. Минут через двадцать слегка обмытый Беринг был облит духами и наряжен в мундир. Козыревский облачился в монашеское одеяние, а на голову водрузил клобук. Шубин в чем был, в том и остался. В таком виде трое начальников покинули капитанские палаты. Оставшимся было приказано навести в доме порядок – и быстро!

Митька, конечно, слегка обиделся, что его не взяли «на дело», но быстро сообразил, что замести следы случившегося – задача крайне важная. Главное, что делать с денщиками? Связанный Иван сидел на полу в сенях с тряпкой во рту и пучил глаза от страха. Григорий лежал в комнате тихо, но было ясно, что он давно очнулся или вообще не терял сознания от удара головой об пол. Никифор беспокоил его меньше – случись что, он окажется пособником бандитов или, по крайней мере, не сможет доказать обратное. А вот эти двое…

Недолгие Митькины размышления прервал стон – немец, похоже, был еще жив. Стараясь не запачкаться кровью, служилый перевернул его на спину. Понять, что он не жилец, было нетрудно – грудь пробита пистолетной пулей. Даже при желании раненого не спасти, можно только помочь…