– С такими буквами в «Эрудит» хорошо играть. – У моего плеча возник мистер Хепбёрн. – Бывает и хуже.

В одном Харпер ошибся: он сказал «две бэшки», а на самом деле у меня стояло «В» и «А» – по информатике и по изо.

– Вот видишь? – Мистер Хепбёрн постукал пальцем по высшему баллу. – Полезная буква для игры в «Эрудит».

– Опечатка, наверно.

– Брось, Льюис. Вот эти… – он поскреб ногтем большого пальца мои «D», «E» и «F», – эти либо несущественны, либо поправимы. Сам убедишься.

– Да я не расстраиваюсь, спасибо, мистер Хепбёрн.

– Когда ты начнешь говорить мне «Адам»?

– Никогда.

– Заходи, если надумаешь…

– Возможно.

– Ладно, Чарли. Ступай. Удачи. Если что – ты знаешь, где меня искать.

– Да, спасибо, мистер Хепбёрн, – сказал я и вторично вышел из школы в последний раз.

В тот день меня охватила глубокая тоска, будто первая стадия болезни. Не просто тоска из-за подтвержденного провала, а какая-то нутряная боль из-за потери Фран. До разрыва отношений дело не дошло, но он, безусловно, маячил на горизонте. Тот, кого она любила – это ее слова, сказанные пару дней назад, – исчез, те мистические качества, которые она усмотрела, обернулись тупостью, бесчестьем и посредственностью. В доме надрывался телефон, дребезжал дверной замок, и всякий раз я надеялся: а вдруг? «Чарли, нам нужно поговорить…»

Но вместо этого появились мама и Билли с большим тортом из супермаркета.

– Йес! – воскликнули они.

«Мо-ло-дец!» – вторила им надпись на торте, хотя даже глазурь выглядела совсем не убедительно. К их приезду отец уже встал и оделся, мы вчетвером уселись на высокие кухонные табуреты и в атмосфере натужной вежливости взяли себе по ломтику.

– «А» по изо! – восхищалась мама каждые две минуты, цепляясь за эту оценку, как за ствол дерева при разливе реки. – Подумать только: высший балл.

– Да-да, газеты прямо-таки пестрят объявлениями о вакансиях для особо отличившихся.

– Не в этом же дело, Чарли.

– «Срочно требуется художник, приступать немедленно…»

– А почему ты не на репетиции? – спросила Билли, чтобы только сменить тему.

– Я отказался.

– Не может быть!

– Что?

– Ах, какая жалость.

– Но мы собирались на спектакль! – возмутилась Билли.

– Пожалуйста. Только меня там не будет.

– Но так не делается, сейчас поздно идти на попятную!

– Мама, роль скучная. Я там – ни пришей ни пристегни.

– Но у нас уже билеты куплены!

– У меня тоже, – вставил папа.

– Так идите, кто мешает?!

– Не ерничай, – сказала мама, – зачем идти, если там не на что смотреть?

– Вот и отлично! Забейте! – (Прошло немного времени.) – Но я рекомендую. Постановка хорошая.

Прошло еще немного времени.

– Одна «отлично» и одна «хорошо». Есть еще «удовлетворительно», что, строго говоря, тоже проходной балл.

– Мам, я тебя умоляю…

Она протянула руку и большим пальцем потерла мне запястье.

– Чарли, не отторгай похвалу, хорошо? Не отторгай похвалу.

После их ухода мы с отцом, стоя у раковины, мыли посуду и смотрели в окно на задний двор.

– Такое впечатление, что мы со своей работой не справились, да? – сказал он. – Мы с мамой.

Я пожал плечами:

– У вас были совсем другие мысли.

– Опять же время неудачно выбрали.

– Есть такое дело.

– И все же. Я тобой горжусь.

– По поводу «A» и «В»?

– Я не о том. Есть другие поводы. – Он легко тронул меня за плечо и тут же принялся расставлять по местам посуду.

В тот вторник к нам так и валили посетители – желанные и не очень.

После мамы и Билли заявился Майк, мой бывший босс. Ему открыл отец, и я увидел, как он разрывается между неловкостью перед пострадавшей стороной и лояльностью к родному сыну. Нам требовалось посовещаться, и мы, все трое, скованно уселись рядком на диван, продавленный и слишком домашний для такого важного случая.

– Значит, так: судебного преследования не будет. В суд я подавать не намерен. Это палка о двух концах, такие жесткие методы никому не нужны. Как вы знаете, ваш сын Чарли работал, скажем так, на птичьих правах, в качестве стажера.

– Нелегально, – уточнил отец, раздувая пламя законности.

– Неофициально, мистер Льюис, и в наших с вами интересах остановиться на такой формулировке. Но при желании можно пойти дальше: у нас есть видеоматериалы на сообщников, есть нестыковки в счетах, но… это если идти на принцип. История крайне огорчительная. – Диван затягивал Майка в свои недра, и ему пришлось опираться на кулаки, чтобы сохранять прежнее положение. – Мы не жаждем видеть Чарли на рабочем месте и не дадим ему никакой характеристики, ни плохой, ни хорошей. Остается проблема возмещения понесенного ущерба…

– Так-так. – К отцу вернулись прежние страхи. – В каком же размере?

– Если честно, мистер Льюис, точную цифру назвать затруднительно. Похоже, в этом деле был так или иначе замешан весь персонал, хотя все, конечно, отрицают…

– У меня есть сто фунтов, – выпалил я. – Наверху, в комнате.

Папу передернуло.

– Ты не обязан брать на себя…

– Нет-нет, все нормально. Я сам так решил.

– Сотни будет достаточно.

Я побежал наверх за своим резервным фондом, хранившимся в стойке двухъярусной кровати. Сто пять фунтов: в последнем криминальном порыве я соврал насчет суммы, и хотя пятифунтовая бумажка никак не могла меня спасти, отделил ее от свернутых в трубочку банкнот и кубарем скатился вниз по лестнице.

В глубине души я надеялся, что Майк откажется от денег. Но этого не произошло. Он выбрался из диванного чрева, засунул деньги в карман, чтобы спустить их в баре гольф-клуба, и протянул руку:

– Ну, давай, Чарли, без обид. Ты хороший парень.

– Это точно, – подтвердил папа.

Напоследок приласкав свои усы, Майк сказал:

– Всех благ. И вам тоже, мистер Льюис.

А потом мы вышли его проводить и еще немного постояли на крыльце, глядя ему в спину.

– Я бы предложил ему выпить, – сказал отец, – да у нас все стаканы краденые.

Я рассмеялся:

– Теперь это не важно.

– Сотня фунтов, однако…

– Оно того стоило.

– Верно. Теперь – с чистого листа.

– Завтра же начну искать работу, – объявил я.

– Давай-давай, – сказал отец. – Я тоже.

Мы надеялись на лучшее. Собирались найти, чем занять и наполнить дни и вечера. В конце-то концов, телевизор есть, библиотечные фильмы есть, организуем свой причудливый мирок для двоих.

Но визиты на этом не закончились.

Качели-карусели

Сначала я услышал автомобильный гудок и не сразу понял, кто это может быть. Отец только что лег спать; я бросился к окну и увидел, как битый «фольксваген-гольф» Майлза паркуется в тупике, как распахиваются двери и оттуда вываливает целая толпа: Хелен, следом Джордж, Алекс, Колин, Люси, дальше Майлз собственной персоной, а