Элиза улыбается, ее одолевает ужас пополам с восторгом, когда она видит, что голова ее друга поросла волосами, кожа лица приобрела здоровый блеск, а глаза сверкают почти по-мальчишески.

Вид у Джайлса нежный, но решительный.

Она смотрит на его протянутую ладонь, на выпачканные в краске волоски на пальцах, на пятна той же краски на ногтях, на обшлаге. Она поднимает собственную руку. Едва та покидает тело существа, он напрягается, обхватывает ее крепче.

Элиза колеблется, ее ладонь повисает меж двух миров, меж ее свадебным ложем в воде и твердой почвой, на которой стоит Джайлс, и она не знает, стоит ли соединять этим миры мостом.

С улицы доносится грохот. Близко и громко. Что-то ударилось о само здание. Металл, стекло, пластик, дым.

Элиза ощущает толчок внутри тела, сотрясение в легких и понимает, что она медлила слишком долго. Джайлс понимает это тоже, он тянется через пропасть между мирами и хватает ее за запястье. Даже существо осознает, что происходит, его когти выдвигаются, царапают ее спину, точно ногти любовника.

Они движутся все вместе, вода плещет в переполненной ванне, растения падают с раковины, картонные деревца осыпаются со стен.

Их нашли.

23

Во всем виноват дождь.

Может быть, лишних два дюйма воды засосали колесо, потянули его к канаве. Может быть, хлещущие по лобовому стеклу струи, даже не струи, а потоки, заставили его неправильно рассчитать поворот.

Кинотеатр возникает в поле зрения, тысячи огней, словно от тонущего теплохода. Стрикланд поворачивает руль, собираясь направиться в прилегающий проулок, надеясь на разрекламированную мощь под его задницей, но слишком поздно.

Искаженные пропорции багажника подводят его, и его «Кэдди», его возлюбленный «Кадиллак Девиль» купе цвета морской волны, две и три десятых тонны, восемнадцать с половиной футов дворцовой роскоши, от нуля до шестидесяти миль за десять и семь секунд, аудиосистема со стереозвуком, свеженький, как доллар из казначейства, таранит стену кинотеатра.

Стрикланд выталкивает себя из машины, в силу привычки пытается закрыть дверь, но он еще не привык, что у него недостает двух пальцев… хотя тут не хватает всей двери, рука цепляет только дождь.

Он оценивает масштабы катастрофы.

Бампер раздавлен, багажник раздавлен, американская мечта сокрушена полностью.

Только это не имеет значения, он снова Джунглебог, и обезьяны разрывают на части его дурацкий человеческий череп. Он бредет через лужи глубиной по лодыжки. Мужчина с бейджиком на груди бросается навстречу, отчаянно жестикулирует, показывает туда, где из стены выпало несколько кирпичей.

В джунглях этот мужчина не более чем жужжащая carapanã[41].

Стрикланд вынимает «Беретту», бьет мужчину по носу, струйка крови плещет на бейджик, потом ее смывает дождь. Стрикланд проходит мимо корчащегося тела, проникает под мокрый блеск ламп над рекламным плакатом.

И тут в том же самом переулке он замечает то, что ему нужно.

Дверь, ведущая в апартаменты на втором этаже, где ждет Элиза, его лишенное голоса видение, его надежда на будущее, предательница, жертва…

«Кэдди» блокирует переулок целиком, Стрикланду приходится лезть через него. Изуродованный двигатель сочится паром, и он замирает, окунувшись в белое облачко. Жара Амазонки, трепет проказы, теплое копошение гадюки в грязи, знойный взрыв пираний – все это проникает в него, обнимает твердое, холодное, беспощадное и эффективное сердце.

И что же он видит в тусклом сиянии фонарей?

В глубине проулка стоит белый грузовичок, у которого не хватает переднего бампера, а на боку красуется надпись «Милисент Лаундри».

Стрикланд вываливается из обжигающего пара и ухмыляется.

Тысячи дротиков, выпущенных дождем, отскакивают от его прочного черепа.

24

Они качаются на вершине пожарной лестницы, согнутые весом существа, которое шагает между ними.

Элиза облачена в то, что оказалось под рукой, – потрепанный розовый халат. Серебристые туфли она схватила будто талисман и теперь скользит в них, опасно нависает над ограждением.

Существо, закутанное в одеяло, что едва способно скрыть его фигуру, оттаскивает ее прочь. Но мгновения на краю ей хватает, чтобы увидеть внизу «мопса», и не только его, а колоссальную, разбитую вдребезги зеленую машину, мертвым клином закрывшую переулок.

Единственный путь для выезда перегорожен.

Прямо под ними, вне поля их зрения, кто-то пробует ручку на двери, ведущей к апартаментам, затем доносится глухой удар, хруст дерева, и наконец выстрел, такой громкий, что капли дождя замирают на мгновение, точно вмерзают в воздух, алая вспышка от сгоревшего пороха подсвечивает их кровавым.

Широкие мужские шаги направляются вверх.

Джайлс, наоборот, тянет Элизу вниз по пожарной лестнице.

Их спуск столь же червиво-нетороплив, каким был недавний подъем, разве что движутся они в противоположном направлении, безрассудное карабканье, скользящие ноги и сталкивающиеся тела.

Элиза может только прижаться головой к шее существа и держаться за промокший джемпер Джайлса. Он ведет их вниз, быстро, без колебаний, его новые волосы прилипли к голове, а кисточка в грудном кармане сочится зеленым, струйка тянется вниз по одежде.

Она думает, что ее сердце, если его проколоть, истекало бы такой же кровью.

Они добираются до земли с разбитыми сердцами, но без единой сломанной кости.

– Придется двигаться пешком! – Джайлс пытается перекричать наводнение. – Несколько кварталов! Мы сможем это сделать! Не спорь! Вперед, вперед!

Переулок – минное поле из рытвин, обычно Элизу это не заботило, но сегодня каждый шаг погружает одного из них в маслянистую воду едва не по колено. Нет времени, чтобы снимать серебристые туфли, и ее ноги двигаются, точно сломанные поршни: одна вверх, другая вниз.

Слишком медленно, слишком много времени уходит.

В конце концов они как-то добираются до разбитой машины, свет фар бьет в глаза. Элиза переваливается через изуродованный капот и помогает Джайлсу поднять существо. Художник последний, он собирает упавшее одеяло, накидывает обратно, толкает их вперед.

Элиза бросает взгляд на мистера Арзаняна, который сидит на тротуаре, рука прижата к сломанному носу. Вытаращенными глазами он смотрит, как воплощается в жизнь самый необычный фильм, который только можно представить.

25

Стрикланд чует запах Deus Brânquia, и тот вызывает поток воспоминаний об Амазонке.

Аромат Жабробога, морская соль, фрукты, ил.

В «Оккаме» промышленные антисептики уничтожили его, и это было ошибкой. Насколько глупо поступили люди, лишившие себя самого важного органа чувств?