но талант, он же половым путем не передается, так что не заиграла я. Да и ни к чему там такие, голосистые, да без сисек. Вернулась на родину – и тут фейл. Некоторое время поработала по мелочи, каскадеркой-дублершей, но как-то травмировалась – на этом все и завершилось. Вышла из больницы – денег нет, знакомства подрастеряла, потыкалась туда-сюда, но то ли попала неудачно, а скорее всего – просто таланту не прибавилось. Вот присасываться к талантам – это мне не занимать. Ну ты знаешь.

– Перестань.

– Ну а что? – хладнокровно спросила Юлия. – Тоже своего рода дарование. Поработала по ресторанам, а как подвернулся удачный кнур, так к нему и пристроилась, замуж вышла, отучилась на бухгалтера…

– Ты-то?! – изумилась Мария. – А как же: ненавижу рутину?

– Ну уж, рутина! Это ж не просто дебет с кредитом сводить, тоже, как ни крути, нужны и такт, и способности мимикрировать.

Юля усмехнулась:

– Ну, если честно, он подогнал мне целую школу актерского мастерства для скучающих дебилов, так что пришлось вникать.

– Отлично! А потом?

– Потом он умер.

– Ой, сочувствую.

– Это вполне выносимо, – заверила Лялечка, – зато его связи остались. Подергала за ниточки, поныла, пристроилась на административную работу. Смирилась, думала – ну, рутинирую до пенсии, но потом… как-то так все осточертело!

– Осточертело…

– Да, понимаешь, годы идут, крутишься как белка, а процесс этот бесконечный.

– Бесконечный.

– Ну вот. В общем, снова потихоньку пошла подпольно чесать по ресторанам, так случайно и познакомились… сперва с Ситдиковым-младшим, потом со старшим. Все, и больше на пенсию не хочется.

– Я смотрю, подруга, у нас с тобой много общего, – шутливо заметила Мария и помрачнела, – жаль, что все медным тазом накроется.

– С чего бы такое упадничество?

– Ну как же. Инвесторы откажутся, или тот же Жога запретит стихи свои распевать.

Юлия скривила бледные губы:

– Помилуй, Машель, до того ли сейчас графу? У него сейчас одна забота: не присесть лет на много.

– За что это? – искусно изумилась Мария.

Однако та не менее искусно изобразила легкомыслие, равнодушно отмахнулась:

– Да к дьяволу его! – И режиссер Лялечка захлопала в ладоши: – Окончен перерыв. Пожалуйте, ваше величество.

И, интимно понизив голос, задушевно поинтересовалась:

– Машель, что это ты одна сегодня? Неужели голубоглазый мачо получил отставку?

– Ах, оставьте! Тоже мне мачо. Каприз продюсера, личный топтун, – отшутилась она. – И у топтуна выходной.

Юляша легонько подтолкнула под ребра, изобразила кошачье урчание:

– Если не нужен, дай поиграться. Эдакий брутальный типус – мечта!

– Фу-у-у, ношеное! – возмутилась Мария.

– Опробованное, – парировала та, надувая губки, – да шучу я, шучу, что ты, в самом деле!

«…И приснилось ей, что она Штирлиц, – хихикая и дружелюбно толкаясь локтями (возможно, слишком сильно), думала Мария, – нет уж! Я-то все запоминаю, а не только последнюю фразу».

Глава 13

Неделя выдалась насыщенной, так что папка, подписанная «Сид. Разное», спокойно пылилась в сейфе, и возвращаться к ней Гурову не было никакой охоты. Мария, женским чутьем понимая, что иной раз не стоит торопить события и тем более мужа, разговоры про Сидово дело не заводила. На вопросы о том, как там, в театре, отвечала односложно, не распространяясь: работаем, мол. Лишь один раз поинтересовалась, не видел ли он чего в новостях про Жогу? Гуров, честно подумав, ответил, что нет, все глухо.

Новости пришли сами, предварительно позвонив. Донельзя довольный охотой адвокат Личман попросил разрешения заглянуть.

– В кабак неудобно вас приглашать, в кофейню – несерьезно, а поделиться охота, – признался он.

«Старею, старею, – посетовал полковник сам на себя, заказывая пропуск, – в былое время интеллигентно отбрил бы: что за новости, вам за это деньги платят, а теперь… ну прямо по голосу слышно, как парня разбирает».

– И самому-то, поди, любопытно? – подколол Станислав, безо всякого смущения наблюдая за другом и коллегой.

– А вот представьте себе, – спокойно ответил тот, – а вы, Станислав Васильевич, прекратите мне в голову лезть своими сапожищами.

– Тихо, тихо, не кусайся, – подняв руки, попросил Крячко. – Лева, ну что хочешь-то? Тандемчик у нас с тобой, творческий. Поди как приятно покопаться друг у дружки в голове!

– Да не кусаюсь я, Станислав, с чего ты взял? – усмехнулся Лев Иванович. – Человек – существо исключительно одинокое, и хотелось бы иначе, а вот не получается. Хочется быть гордым и одиноким, а кто ж узнает, какой ты гордый, если ты одинокий? Таковой диссонанс приводит к раздражению и потере аппетита…

Он не закончил свою глубокую мысль, поскольку в дверь, деликатно постучав, проник Личман, благоухающий отменным одеколоном, в прекрасном твидовом пальто, в великолепной шляпе и с дипломатом.

– Простите за тару, пришлось перелить, предпринять меры, – пояснил он, извлекая из него кожаную плоскую флягу, – отменный коньячок. И вот.

Один за другим появились из дипломата несколько головок сыра.

– Жируем, – заметил Станислав, потирая руки, – вы как, секретничать будете или можно продолжать сидеть в собственном кабинете?

– Станислав Васильевич, какие секреты! Я ж просто отчитаться.

– Да видим уж, что с победой, – улыбнулся Гуров, – чего там, выкладывай, что там с нашим пациентом.

– Наш пациент с позором изгнан из СИЗО, – доложил Личман, – администрация плакала, махала платочками и просила автографы.

– Ну а Рокотов?

– Рокотов – все, – лаконично ответил адвокат, – и не исключено, что и тестюшка получит по сусалам, но это неточно. Цели такой у меня не было. Но это все мелочи. Теперь по фактикам.

Посерьезнев, он принялся вытаскивать из своего чудо-портфеля на этот раз бумаги.

– Вы, Лев Иванович, были совершенно правы. Этот гаденыш, пародия на следака, умудрился подрихтовать