— Сен-Дени! Монжуа! Монжуа! — неслись крики.

Англичане встречали врага улюлюканьем, как охотники, загнавшие зверя.

— Пора! — взревел сэр Джон. — Пора!

Сэр Мартин толкнул Мелисанду в грудь, опрокинув ее под росшие на берегу деревья.

— Вот и славно, — осклабился священник. — Так и лежи, будь умницей. Не вздумай! — При ее попытке отползти он угрожающе поднял руку, и Мелисанда замерла.

* * *

Сэр Мартин ухмыльнулся и полез в кошель на поясе.

— У меня с собой нож. Где-то тут был. Такой хороший ножик… Ага, вот! — Он показал ей короткий клинок. — Приставь нож себе к горлу, говорит Писание, если жаден ты. А я жаден, жаден, да только не хочу резать тебе горло, детка. Ну зачем тебе валяться в крови, это так неприятно! Поэтому будь умницей и лежи тихо, скоро все кончится. — Он хохотнул и опустился на колени, обняв ногами ее тело. — И все-таки надо тебя раздеть. Нагота священна, детка. В наготе истина, сказал наш Господь и Спаситель.

Выдуманная когда-то цитата по-прежнему звучала ему отголоском евангельской истины. Сэр Мартин, ухмыльнувшись, опустил левую руку на грудь вскрикнувшей Мелисанды, в его глубоко посаженных глазах мелькнуло безумие. Девушка не смела двинуться: нож приближался к ее горлу. Рукой она незаметно нащупала мешок и осторожно потянула к себе.

— А кто отлучит нас от любви Божией? — по-прежнему ухмыляясь, хрипло вопросил сэр Мартин и левой рукой сжал ворот Мелисанды. — Это вопрос из Священного Писания, детка: кто отлучит нас от любви Божией? Кто отлучит меня от тебя, а? Ни скорбь, говорит Господь, ни теснота, ни гонение, ни голод… Ты меня слушаешь?

Мелисанда кивнула. Подтянув мешок еще на дюйм, она нащупала отверстие.

— Слова самого Господа, — не умолкал священник, на сей раз полагаясь на подлинный текст Писания, — донесенные до нас блаженным апостолом Павлом. Ни опасность, ни меч не отторгнут нас от любви Божией, говорит апостол, ни нагота!

Он резанул ткань коротким ножом и, на миг оскалившись, разорвал платье до пояса.

— Боже правый, — благоговейно протянул сэр Мартин, не сводя глаз с обнажившейся груди Мелисанды. — Нагота не оградит тебя от любви Божией, детка, так обещает Писание. Радуйся, что я с тобой, детка, ликуй!

Он убрал ногу и теперь стоял на коленях рядом с Мелисандой. Рванув льняную ткань донизу, священник упоенно воззрился на белоснежную кожу под платьем. Мелисанда, запустив правую руку в мешок, не двигалась.

— Мы пребывали в наготе, крошка, пока женщина не принесла грех в мир, и теперь будет только справедливо наказать женщину за тот первый грех. Правильно?

Порыв ветра донес до них шум и крики с плато, и священник метнул взгляд в сторону поля. Мелисанда сунула руку глубже в мешок, пытаясь нащупать короткую стрелу, но сэр Мартин тут же повернулся, и девушка застыла недвижно.

— У них там свои игры, пусть дерутся, они это любят. Все равно победят французы — их ведь тысячи! Твой Ник сдохнет, детка. Сдохнет на французском мече. Потому что ты тоже из французов. Славная французская красотка. Жаль только, Ник и не узнает, что я покарал тебя за грехи. Женщина принесла в мир грех, женщину надо наказывать. Нику, конечно, хорошо бы перед смертью знать, что я тебя наказал, но что поделаешь, не выйдет, так уж судил милостивый Господь. Мой Томас, должно быть, тоже умрет — жаль, он малый что надо, но у меня полно других сыновей. Может, ты мне родишь еще одного? — От этой мысли он расплылся в ухмылке и принялся подбирать рясу. — Я-то не умру. Французы не убьют священника, они ведь не хотят отправиться в ад. А если ты будешь сговорчивой, детка, ты тоже не умрешь. Я оставлю тебе жизнь, и ты родишь мне сына. Может, назвать его Томасом? Точно! Раздвинь-ка ноги!

Мелисанда не пошевелилась, но священник пнул ее колени раз, другой — и втиснул между бедрами ногу в сапоге.

— Наш Генри притащил сюда войско и всунул его в дьяволов горшок с дерьмом, — продолжал сэр Мартин. — Теперь им осталось только сдохнуть. Все умрут, все, уцелеем лишь мы с тобой, детка, лишь мы с тобой, так что будь со мной полюбезнее. — Он задрал рясу выше пояса и ухмыльнулся Мелисанде. — Хорош, да? Прими его получше, детка.

Он втиснул колени между ее ног.

— Как давно я об этом мечтал! — не умолкал сэр Мартин, склоняясь над девушкой. — Как давно!

Конвульсивно дернувшись, он склонился вперед и оперся левой рукой о землю. Правую, с зажатым в ней ножом, он по-прежнему не отнимал от горла Мелисанды.

Второй кошель, на кожаном шнуре болтающийся вокруг шеи вместе с деревянным крестом, свесился вперед, священник раздраженно поморщился.

— Только мешает, да, детка? Сейчас оно нам ни к чему. — Рукой с зажатым в ней ножом он снял с шеи кошель и крест и бросил их на землю. В кошеле что-то звякнуло, сэр Мартин осклабился: — Французское золото, детка. Золото, что я нашел в Гарфлёре. И если ты меня приласкаешь, я дам тебе монетку или даже две. Ты ведь меня приласкаешь? Сделаешь мне приятное? Будешь умницей?

Мелисанда просунула ладонь глубже в мешок и нащупала арбалет.

— Да, — ответила она испуганным голосом.

— Еще бы, — хрипло отозвался сэр Мартин, снова приставляя нож к ее горлу. — Еще бы.

* * *

Сэр Джон отступил назад. Двух шагов вполне хватило. Сначала он засомневался, не поспешил ли с приказом, потом побоялся, что приказ запоздал: грязь оказалась слишком глубокой. И все же он высвободил увязшие в земле ноги и шагнул назад в тот миг, когда французы, приняв маневр за бегство, с боевым кличем кинулись на англичан. Вражеские копья ударили в пустой воздух, инерция выбила французов из равновесия, и в это мгновение сэр Джон сделал выпад.

— Вперед! — крикнул он. — Наступай! — И ударил копьем ближайшего латника, вонзив железный наконечник врагу в пах.

Англичане, как и французы, дрались укороченными копьями, но английские оказались длиннее, и французы теперь не могли подступиться к врагу. Копье сэра Джона ударило в латную защиту, командующий налег сильнее — и успел увидеть, как насаженный на копье латник сгибается пополам. Вытащив копье из падающего тела, сэр Джон встретил ударом следующего врага.

Французы, чья первая атака пришлась мимо цели, растерялись. Уставшие после перехода через поле, они едва могли вытащить ноги из грязи, и теперь то и дело валились на колени от ударов англичан. Сэр Джон с силой вонзил копье в забрало какого-то француза во втором ряду и опрокинул врага навзничь, затем бросил копье и отвел назад правую руку:

— Алебарду!

Оруженосец вложил древко ему в руку.

Теперь можно было сражаться.

В голову сэру Джону ударилось копье. На его шлеме не было забрала, и француз решил выбить противнику глаза, но острие лишь скользнуло по стали. Сэр Джон, шагнув вперед, коротко вскинул алебарду и рассек французу шлем. Враг свалился в грязь, к другим таким же, и сэр Джон для надежности двинул в каждый шлем молотом, торчащим на обухе алебарды. Прежний латник, пронзенный копьем сэра Джона, попытался встать, но командующий тут же рубанул его прикрытую кирасой спину и крикнул оруженосцу: