— Мы можем рассчитывать на победу? — не унималась Тятя.

— Полагаю, первая битва будет решающей. Если Гото, Санада и Сусукида одержат верх, дальнейшие события станут развиваться в нашу пользу. Если они потерпят поражение, резервным войскам будет трудно даже свои позиции удержать.

Невозмутимость, с которой Ооно отвечал на вопросы, раздражала Тятю. Нельзя допустить новую осаду замка, нужно самим идти в наступление — разве не об этом все твердили с самого начала? И что получилось в итоге? Замок опять обложен со всех сторон! «Чем вы занимались до сих пор? Будь тайко жив, он не позволил бы ни одному вражескому воину войти в Киото или в Фусими!» — хотелось закричать Тяте, но она лишь сердито проворчала:

— Стало быть, мы должны либо победить, либо умереть.

Совет закончился, все разошлись. Тятя окликнула сына, шагавшего впереди неё по энгаве к своим покоям. Хидэёри тотчас остановился и отослал сопровождавших его оруженосцев, Тятины прислужницы тоже не мешкая удалились. Ей показалось странным, что Хидэёри хочет поговорить с глазу на глаз, однако, несмотря на неприятный холодок тревоги, она была счастлива остаться с сыном наедине — такого случая им давно не выпадало, на протяжении долгих лет рядом постоянно был кто-нибудь из приближённых.

— Матушка… — (Тятя сама окликнула Хидэёри, но первым начал беседу он.) — Скоро вы и сами это поймёте, однако я скажу вам сейчас: падение Осаки станет вопросом считанных дней, быть может, часов. Надобно с этим смириться. Конец близок. У нас осталось несколько дней.

— Несколько дней?! — выдохнула Тятя.

— Да. Мне это очевидно. И не только мне — Ооно тоже всё понимает, и другие военачальники… Просто никто об этом не говорит.

Белый песок в саду искрился под ослепительным, уже по-летнему жестоким солнцем. Вязы и криптомерии тянулись к небу густыми кронами, заглядывая поверх белой крыши дальнего павильона во внутренний сад. Лето уже вступило в свои права, а Тятя, погруженная в свои мысли, и не заметила, как весна сдалась под отчаянным натиском.

В замке царила тишина; ещё пару дней назад конское ржание, бряцание оружия и голоса воинов долетали до самых отдалённых его пределов, ныне же основные войска, судя по всему, ушли. Всё вокруг дышало такой безмятежностью, что Тятя никак не могла поверить сыну: неужели через несколько дней здесь не останется камня на камне? И всё же она сказала:

— Моё решение принято давным-давно.

— В таком случае, мне нечего добавить.

— Давайте прогуляемся по саду. Мы так давно не проводили время вместе…

Тятя позвала прислужниц, те принесли деревянные гэта для прогулки, мать с сыном вдвоём спустились в сад и неспешно пошли среди камней и кустов. В самом конце сада у центральной башни журчал ручей, вытекающий из пруда, на берегах которого цвели ирисы.

— Ирисы распустились! — воскликнула Тятя. — Уже!

А ведь и правда, скоро Праздник мальчиков…[139]Ах, какая весёлая суета охватывала замок с приближением этого дня, когда Хидэёри был маленьким! При жизни тайко к торжеству начинали готовиться за месяц, а то и за два, даймё со всех концов страны присылали подарки юному наследнику дома Тоётоми, обитатели замка угощались сакэ, в которое непременно добавляли корешки ириса, повсюду витал аромат ирисовых благовоний, служанки не покладая рук лепили тимаки…[140]

Но шли годы, и шумные пиры становились всё тише, гонцы с дарами прибывали всё реже, а в последнее время Осака и вовсе забыла о существовании этого праздника.

Хидэёри, должно быть, тоже вспомнилось былое веселье, потому что он вдруг задумчиво сказал:

— Я выступлю против Токугава пятого числа. В этот день, матушка, вы увидите, что ваш мальчик стал настоящим воином. — И засмеялся — так безудержно, радостно, по-детски, что у Тяти защемило сердце.

По традиции она держалась чуть позади сына; ничего в нём не изменилось, но ей казалось, что поступь главы клана Тоётоми сделалась твёрже и воинственней, в её глазах он неожиданно превзошёл своим величием самого тайко в расцвете славы.

Они бродили по саду целый час, а потом вернулись к тэнсю и расстались возле энгавы. Перед тем как уйти, Хидэёри заглянул матери в глаза:

— Не будет больше таких безмятежных прогулок, тихих бесед. Матушка, что бы ни случилось, пообещайте мне, что поддержите любое моё решение.

— Обещаю, — покорно склонилась перед сыном Тятя.

Однако, очутившись в своих покоях, она задалась вопросом: с какой стати Осака заведомо соглашается на поражение, почему они должны позволить Токугава сжечь замок? Кто заранее обрёк её сына, такого молодого, такого выдающегося воина, на гибель? И всё же, вопреки этим мятежным мыслям, она знала, что изменить судьбу не в её силах. Она ничего не могла сделать — только молча ждать неизбежного.

Третий и четвёртый дни пятой луны выдались на удивление спокойными. Полководцы не устраивали советов. Тятя постоянно посылала своих людей к Ооно справиться о военной обстановке, но всякий раз ответ был один и тот же: бои ещё не начались.

Пятого числа замок снова затрясло как в лихорадке. Хидэёри и Ооно никто не видел с самого утра; выяснилось, что на рассвете оба отправились объезжать позиции, чтобы поднять боевой дух воинов и полководцев перед битвой. К вечеру Тятя уже места себе не находила от беспокойства. Хидэёри сказал ей, что собирается выступить в поход в день Праздника мальчиков, так, может, он выполнил обещание и уже сражается где-то с врагом? Последние резервные полки один за другим покидали Осакский замок. Солнце уже зашло, а всё ещё можно было различить, прислушавшись, отдалённое конское ржание.

Тем вечером Тятя хотела лечь пораньше, но едва лишь она удалилась в опочивальню, как ей доложили о визите Сэн-химэ. Тятя, уже успевшая переодеться в ночное платье, велела прислужницам попросить гостью подождать и облачилась в наряд, подобающий для приёма невестки.

Сэн-химэ исполнилось девятнадцать, но свекрови она вдруг показалась совсем девочкой, весёлой и беспечной. Это дитя, доверенное её опеке кланом Токугава, как будто даже и не подозревало, сколь печальная участь уготована замку и всем его обитателям. И Тятя не удержалась — бросила ей в лицо слова, которые ещё ни перед кем не произносила:

— На сей раз надобно готовиться к худшему. — Её голос дрожал от плохо сдерживаемой ненависти. «Всему виной твои отец и дед!» — хотелось ей добавить, но и так всё было ясно.

Сэн-химэ, как и полагается невестке, заняла скромное место по отношению к свекрови. Сев, она спокойно проговорила:

— Я уверена, что мы победим в сражении.