Тятя уже поняла, что её видение ситуации не вполне совпадает с представлениями сына. Возможно, Хидэёри прав: они действительно находятся в отчаянном положении, но кто знает, как распорядится их жизнями судьба. Нужно подождать. Объявить войну сейчас — значит подписать себе смертный приговор.

— Если я не брошу вызов сегодня, Иэясу первым нападёт на нас завтра, — сказал Хидэёри.

Вассалы Тоётоми должны верить, что война ведётся по воле Осаки — это поднимет их боевой дух. Вот что было на уме у Хидэёри. С другой стороны, объявление войны стало бы признанием того, что Тоётоми загнаны в тупик и готовы совершить самоубийство, бросившись в последний бой, который не принесёт им ничего, кроме поражения и смерти. Нет, решила Тятя, Осака ни в коем случае не должна бросать вызов Токугава — пусть сами нападут и выставят себя мстительными злодеями, мечтающими сломить сопротивление Тоётоми, поставить их на колени.

— Последуем совету господина Ооно — подождём хотя бы до конца третьего месяца, — предложила Тятя.

— Что ж, — пожал плечами Хидэёри, — на это время наши воины сумеют сдержать свой пыл. Но с восходом четвёртой луны я объявлю войну. — На этом он покинул покои матери; вскоре за ним последовал и Харунага Ооно.

Оставшись одна, Тятя тоже поднялась с циновки и прошлась по своим владениям, размышляя о том, что сталось с четырьмя посланницами, уехавшими в Сумпу.

С наступлением четвёртого месяца Осакский замок снова затрясло в боевой лихорадке. Каждый день в главном зале тэнсю проходили военные советы. Самураи, выступавшие за объявление войны бакуфу, составляли большинство; они считали, что следует немедленно очистить Кинки от всех союзников Токугава. Тятя и Ооно тщетно пытались охладить их пыл. Ооно призывал дождаться возвращения последних эмиссаров, отправленных Осакой к Иэясу на исходе третьего месяца, Тятя ему вторила, и в конце концов им удалось заручиться поддержкой нескольких военачальников. Хидэёри считал все предложения матери и Ооно бессмысленными, однако, опасаясь раскола в собственном лагере, согласился подождать до десятого числа — это была заранее оговорённая дата возвращения четырёх посланниц из Сумпу, — а потом присоединиться к мнению большинства.

Первые десять дней четвёртой луны выдались богатыми на события. Отряд осакских ронинов по собственному почину ворвался в замок Фусими и устроил там погром, другие отряды самовольно пошли на штурм Амагасаки. В самой Осаке полководцам с трудом удавалось сдерживать своих самураев и сохранять порядок в войсках. «Потерпите ещё немного! Если ринетесь в бой сейчас, вы сыграете на руку Токугава!» — срывая голос, твердили Ооно и прочие полководцы, пытаясь утихомирить подчинённых.

В самый разгар волнений, утром девятого дня четвёртой луны, в Осаке распространился слух о том, что четвёртого числа сёгун Хидэтада распределил ближайших вассалов на посты командующих подразделениями своей армии; одновременно с этим Иэясу, выступив из Сумпу во главе собственного войска, пошёл на Нагою, и теперь все полки Токугава один за другим двигаются к Осаке. Ни Тятя, ни Хидэёри, ни Ооно такого не ожидали. Значит, Токугава тайком начали наступление ещё до того, как Осака объявила им войну! В тот же день слух подтвердился: от лазутчиков стали поступать донесения о передвижениях войск бакуфу.

Осакские воины собрались на главном дворе замка. Юкимура Санада, Мотоцугу Гото, Сигэнари Кимура, Кацунага Мори — все были там. Пока Харунага Ооно разъяснял им обстановку, подоспели новые реляции: самураи Такаторы Тодо заняли берега Ёдогавы, Удзигавы и Кацурагавы; Наотака Ии из Хиконэ разбил лагерь на подступах к Фусими; всё новые и новые вражеские полки продолжают прибывать в район Фусими и Тобы, их возглавляют военачальники восточного лагеря из провинций Мино, Овари и Микавы.

И тут Хидэёри оглушительно расхохотался. Воины смущённо отвели взоры, устыдившись недостойного поведения своего главнокомандующего; лишь Тятя во все глаза смотрела на сына, с ужасом спрашивая себя, не сошёл ли он с ума. Когда приступ странной весёлости миновал, Хидэёри невозмутимо заговорил:

— Мы оказались честнее, потому-то Иэясу и сумел нас одурачить. Так или иначе, жребий брошен, отныне ничто не удерживает меня в этом мире, кроме желания достойно провести последнюю битву против Токугава. Я давно принял решение умереть на развалинах своего замка, но только теперь понял, что умру счастливым: я вижу вокруг множество великих воинов, готовых сражаться за меня. Я, Хидэёри, — самый удачливый человек в Японии! — Отдав дань уважения соратникам, он повернулся к Тяте: — Матушка, на сей раз вам придётся смириться. Отбросьте всякую надежду на то, что род Тоётоми продолжит существование в веках, и позвольте мне самому руководить последним сражением. — Таким образом сын хотел положить конец вмешательству матери в военные дела.

— Ваше слово — закон, мой господин, — покорно склонилась перед ним Тятя.

Воины, присутствовавшие на собрании, держались довольно холодно с Харунагой Ооно, которого считали ответственным за создавшееся положение, но Тяте, со своей стороны, было не в чем его упрекнуть. Военачальники из Осакского замка все как один являлись отважными и верными вассалами, готовыми пожертвовать жизнь во имя славы дома Тоётоми, но трудно было найти человека более преданного и упорного в борьбе за дело своего господина, чем Харунага Ооно, — ради возвращения власти клану Тоётоми он не побоялся даже бесчестья. Тятя, как никто другой, понимала мотивы его поступков. Жаль только, что все его усилия оказались тщетными.

На военном совете был объявлен перерыв, и обсуждение продолжилось после полудня. В промежутке между двумя заседаниями какие-то горячие головы подкараулили Ооно у ворот замка и нанесли удар мечом. Раненого спешно унесли во внутренние покои тэнсю, кликнули лекаря, и на втором заседании Ооно сидел в перевязках.

Тятя там тоже присутствовала. Хидэёри запретил ей вмешиваться, но она не смогла сдержать любопытства и явилась послушать других. Её настроение в последние дни совершенно изменилось — вернулись гордость и хладнокровие, которые она потеряла на время, ослеплённая материнским страхом за сына. Ей было уже сорок девять лет. Едва разменяв пятый десяток, она страшно растолстела, даже передвигалась с трудом, но за последние три-четыре года сбросила лишний вес и сделалась прежней Тятей — стройной, бледнолицей, надменной дочерью высокородного князя Асаи и матерью наследника тайко. Она не терпела не только прямых выпадов в адрес дома Тоётоми, законного держателя власти, но и малейшего намёка, способного бросить тень на достоинство своего клана.

После полудня, на втором заседании совета, самураи выступали с различными предположениями о том, с чего Токугава начнут военные действия. В конце концов Хидэёри поддержал мнение военачальников о том, что Иэясу, скорее всего, ударит со стороны Тэннодзи и, стало быть, необходимо усилить посты с той стороны, разделив всё войско на два крыла. В тот же вечер расквартированные в Осаке отряды ронинов и самураев пришли в движение, снялись с места и выступили в путь к линиям обороны; каждому была доверена охрана своего участка.

На следующий день Хидэёри со знаменосцами отправился объезжать позиции со стороны Тэннодзи, где предположительно должно было состояться главное сражение. Вокруг молодого главнокомандующего полоскались на ветру двадцать алых боевых стягов и десять штандартов с золотыми кистями, все с гербами Тоётоми; к небу тянулся лес пик. Тятя проводила Хидэёри до ворот замка. Горделивый выезд сына, восседавшего на боевом коне, напомнил матери о тайко, который точно так же в давние времена выступал в поход в окружении вассалов, у каждого из которых за плечами красовался флаг с тем же гербом.