– Прости, но я думаю, придется прервать наш ужин.

О! Этого я не планировала. Она должна была уйти без него.

– Но тут столько еды… Майкл, может быть, ты мог бы проводить Эшли и вернуться?

Но Эшли отстранила Майкла, сумела выпрямиться и взяла свое пальто с вешалки у входной двери.

– Нет-нет, Майкл, – сказала она. – Ты оставайся. Нельзя же, чтобы пропала вся эта прекрасная еда, приготовленная Ванессой. Было бы обидно. А я прилягу и засну.

Майкл посмотрел на нее, перевел взгляд на меня:

– Ну хорошо. Если ты настаиваешь, я немного посижу тут и скоро вернусь.

Бледность Эшли приобрела зеленоватый оттенок. Она даже не отреагировала на ответ Майкла. Распахнула дверь и выскочила за порог. Мы встали у окна и смотрели ей вслед. Она побрела под дождем по тропе к домику смотрителя. Перед тем самым мгновением, когда она скрылась из виду, я увидела, как она согнулась в поясе и ее снова вырвало около зарослей азалий. Я вздрогнула и подумала, не бросится ли Майкл вслед за ней, но, возможно, он этого не увидел, поскольку даже не пошевелился.

Или он все прекрасно увидел, но ему это было безразлично.

Мы остались наедине – Майкл и я. Я посмотрела на него и улыбнулась. Мне вдруг стало немного стыдно. Я взяла еще одну бутылку вина и штопор.

– Итак, – сказала я, – ты хотел большую экскурсию по Стоунхейвену?

Майкл ходил за мной по комнатам моего огромного особняка с бокалом вина в руке, а я весело тараторила об истории Стоунхейвена и пересказывала все фамильные предания Либлингов. Итак, дом был построен в тысяча девятьсот первом году. Говорили, что мой прапрапрадед нанял для строительства китайскихрабочих, задержавшихся в этих краях после прокладки железной дороги. В те времена этот дом стал самым большим на озере. Семья прапрапрадеда приезжала сюда только на лето, но круглый год здесь оставался штат слуг – пятнадцать человек…

В каждой комнате, куда мы заходили, я включала свет, надеясь, что так дом покажется Майклу более жизнерадостным и уютным, но тусклые старые светильники не в состоянии были выхватить из мрака полутемные углы. Во многих из этих комнат я даже не успела ни разу побывать с тех пор, как переехала сюда, и, похоже, моя помощница по хозяйству сюда тоже не наведывалась. На буфетах и комодах густым слоем лежала пыль, в старой детской пахло затхлостью, драпировка в одной из гостевых спален была вся в пятнах.

Но Майкла словно бы вовсе не удручало плачевное состояние Стоунхейвена. Напротив, оно его словно бы зачаровывало. Он даже как будто понимал, что все так и должно быть – возможно, из-за того, что тоже унаследовал от предков старинный замок. Он потягивал из бокала вино, а мы ходили и ходили по комнатам и коридорам. Майкл задавал мне вопросы об отдельных вещах и их происхождении – о бабушкиных креслах эпохи Людовика XVI с ручной росписью, о натюрморте кого-то из старых мастеров, висевшем на стене около лестницы, о часах из кальцита с позолотой в кабинете. В каждой комнате Майкл задерживался, подходил поближе к картинам, прикасался к стенным панелям, заглядывал за двери и в шкафы. Порой, продолжая рассказывать, я оборачивалась и видела, что он задержался в комнате, из которой я уже вышла, и рассматривает старинные вещи.

А мне вовсе не хотелось говорить об антиквариате.

Свою спальню я оставила напоследок. Я подвела Майкла к большим дубовым дверям:

– Видишь? Здесь вырезан герб – медвежья голова и серп. Эти двери перешли к нам по наследству от предков из Германии.

По крайней мере, так мне говорила бабушка Катрин. Я всегда подозревала, что это не совсем так. Но предания легко превращаются в правду, если в них веришь.

Майкл провел по резьбе кончиком пальца:

– Сколько в этом доме истории…

Мы стояли рядом и любовались створками дверей. Эти мгновения, на которые мы там задержались, были настолько наполнены напряжением. «Ведь за дверями будуар! И кровать! – думала я, чувствуя легкое головокружение. – Сказать ему сейчас или попозже? Как мне рассказать ему историю о его подружке, не оттолкнув его от себя?»

– А скажи, – произнесла я неожиданно для самой себя, – вы с Эшли давно знакомы?

Майкл отвел взгляд, на его лице отразилось удивление. Я почти прочла его мысли: «Зачем ты всякий раз о ней спрашиваешь?»

– Давно ли? Нет. Примерно шесть месяцев, кажется. Или восемь.

– Ты ее хорошо знаешь?

– Странный вопрос. Хорошо ли я знаю мою подругу?.. – Майкл нахмурился, продолжая водить пальцем по резьбе на створке двери. – Откуда эти вопросы?

– Просто любопытно.

Так оно и было! Ужасно любопытно! Я перебирала в уме все что мне было известно об Эшли-Нине. Где она была все эти годы? Когда она решила назваться Эшли Смит и почему? Была ли она мастером шантажа, как ее мать? И кстати, о ее матери. Была ли Лили Росс жива? Не настигла ли ее рука закона? О, мне очень хотелось, чтобы Лили Росс пострадала. Но может быть, она действительно пострадала? Была же душещипательная история, которую Эшли поведала мне в библиотеке – насчет болеющей мамочки. Еще одна ложь? Но почему-то я подумала, что как раз это не ложь. Что-то было в том, как она об этом говорила… и ее слезы… нет, это выглядело натурально. (Но с другой стороны, я такая сентиментальная и меня так легко обмануть!)

– Ты знаком с ее семьей? Я спрашиваю, потому что Эшли мне сказала, что ее мать болеет, и я подумала – что с ней?

– Она тебе об этом говорила? – Майкл сдвинул брови. – Гм… Честно говоря, я точно не знаю. Что-то хроническое.

Значит, так оно и было, или она ему тоже врала?

– Ты с ней ни разу не виделся?

Не отводя глаз от двери, Майкл покачал головой:

– Нет. Она живет далеко, и мы к ней еще не ездили за время нашего знакомства с Эшли. Собирались поехать на Рождество. – Он взялся за дверную ручку и вздернул брови: – Можем войти?

Он открыл дверь и замер на пороге. Спальня, похожая на пещеру, была пульсирующим красным бархатным сердцем дома. Стены были забраны панелями красного дерева с изображением того же герба, что красовался на дверях. Каминная полка находилась выше моей головы, а главным предметом в комнате была массивная, украшенная резьбой кровать с бархатным балдахином, достойным королей. Несколько окон выходили на озеро. Обычно за ними открывался впечатляющий пейзаж, но сейчас увидеть можно было только дождь и мрак.

Майкл рассмеялся:

– Это твоя комната!

– А ты как себе ее представлял?

Он покачал головой:

– Более современной и женственной. Больше похожей… на тебя. Глупо, наверное…

«Он представлял себе меня в моей спальне!»

Как приятно было думать об этом.

– Не в этом доме, – улыбнулась я. – Здесь нигде нет ничего современного.