Я жду. Она молчит.

– По-моему, это опасно! – говорит Марджори. – Баловаться с нейронами – умертвил, вырастил!.. Я, конечно, не читала саму статью…

– Столько всего может пойти не так! – добавляет Люсия. – Вирусное введение генетического материала уже не новость – проверенная технология. Нанотехническое восстановление хрящей, восстановление кровеносных сосудов, снятие воспалений – прекрасно. Внедрение чипов при травмах позвоночника – хорошо. Но экспериментировать с генетическим переключателем – тут процесс далеко не отлажен! Помнишь скандал с наращиванием костного мозга при восстановлении костей? Да, там работали не с нервной системой и с детским организмом, но все же…

Не знаю, о чем она говорит, не хочу пугаться еще больше.

– Больше всего напрягает, что это происходит внутри компании – по мне, так смахивает на домашнее насилие. Если что, у вас и адвоката нормального нет. Представитель от бесплатной юридической помощи в медицине не разбирается. Но решать, конечно, тебе…

– Да, решать мне, – говорю я.

Смотрю на Марджори. Не могу удержаться.

– Лу… – начинает она, но замолкает, встряхнув головой – значит, не скажет то, что собиралась. – Хочешь пофехтуем?

Я не хочу фехтовать. Хочу посидеть с ней рядом. Хочу ужинать и ложиться в постель вместе. Но это нельзя, по крайней мере пока. Я встаю и надеваю маску.

Чувство, которое я испытываю, когда наши шпаги перекрещиваются, невозможно описать. Оно сильнее, чем раньше. Все тело напрягается от прикосновения – это замечательно, хоть и наверняка выходит за рамки приличий. Я хочу продолжать и одновременно хочу бросить шпагу и схватить Марджори в объятия. Замедляюсь, чтобы не уколоть слишком быстро, чтобы продлить момент.

Я ведь еще могу пригласить ее на ужин. Сейчас или после лечения. Может быть, приглашу…

* * *

Утро четверга. Холодно, ветрено, серые облака несутся по небу. Проигрываю в голове мессу до-мажор Бетховена. Свет сегодня будто отяжелевший и медленный, хоть ветер и быстрый. Дейл, Бейли и Эрик уже здесь – по крайней мере их машины здесь. Машины Линды еще нет на обычном месте, и машины Чая тоже. Пока я иду через парковку к нашему корпусу, ветер треплет штаны, ткань касается кожи, будто маленькие пальчики хватают меня за ногу. Помню, в детстве умолял маму срезать все этикетки с футболок, потом стал срезать сам. Будут ли меня раздражать этикетки после?

За спиной шуршат шины, и я оборачиваюсь. Это Линда. Паркуется на обычном месте. Не глядя на меня, вылезает из машины.

Подхожу к двери, вставляю карточку, прикладываю большой палец к датчику, замок лязгает и щелкает, отпираясь. Открываю дверь и жду Линду. Она вытаскивает из багажника коробку. Совсем как у мистера Крэншоу, только без этикетки на боку.

Я не подумал захватить коробку, чтобы сложить свои вещи. Надо будет поискать в обед. Интересно, раз Линда принесла коробку, она решила пройти лечение?

Линда несет коробку под мышкой. Идет быстро, волосы развеваются. Обычно она убирает волосы в хвост, и мне непривычно видеть, как они полощутся на ветру. Лицо у Линды сегодня другое, невозмутимое и спокойное, будто каменное изваяние без следа страха или волнения.

Линда с коробкой проходит мимо, я вхожу следом. Как положено, нажимаю кнопку на экране, отмечая, что по одному пропуску прошли два человека. В коридоре Бейли.

– У тебя коробка, – говорит он Линде.

– Я подумала, кому-нибудь пригодится, – говорит Линда. – Захватила на всякий случай.

– Я принесу коробку завтра, – говорит Бейли. – Лу, ты уходишь сегодня или завтра?

– Сегодня. Мне нужна коробка, – говорю я.

Линда, не глядя на меня, протягивает свою ношу.

Захожу к себе. Кабинет выглядит странно, будто не мой. Если бы я оставил все как есть, показался бы он странным после? А если он уже сейчас выглядит странным, значит ли это, что «после» частично наступило?

Сдвигаю в сторону вентилятор, который приводит в движение спирали и вертушки, потом возвращаю его на место. Сажусь на стул, еще раз оглядываюсь. Кабинет не изменился. Изменился я.

В ящике стола старинная стопка инструкций. На самом дне «Вводная инструкция для сотрудников» – давненько я в нее не заглядывал. Сверху разные руководства по обновлению системы. Вообще-то, их нельзя распечатывать, но на бумаге буквы полностью неподвижны, и текст воспринимать легче. Все ими пользуются. Однако я не хочу, чтобы в моем кабинете нашли запрещенные распечатки, пока я буду на лечении. Достаю всю стопку и переворачиваю так, чтобы «Вводная инструкция» была сверху. Не знаю, что с ними делать.

В нижнем ящике старый офисный телефон, лежит там давным-давно. На блестящей поверхности проступили черные пятна. Морщась, вытаскиваю и пытаюсь оттереть одно из пятен. Оно не отходит. Выглядит отвратительно. Все еще морщась, кладу телефон в мусорное ведро.

В плоском выдвижном ящике посередине набор цветных ручек и пластмассовая коробочка с мелочью для автомата с напитками. Кладу коробочку в карман, а ручки на стол. Оглядываю стеллаж. Информация по проекту, папки – все принадлежит компании. Полки освобождать не нужно. Снимаю спирали, начиная с менее любимых: желтую, серебряную, затем оранжевую и красную.

В коридоре голос мистера Алдрина. Он с кем-то разговаривает. Через мгновение он открывает дверь.

– Лу, я просто хотел напомнить, чтобы вы не выносили рабочие материалы за пределы кампуса. Если хотите сохранить бумаги по текущему проекту, сложите их в стопку и сделайте пометку, чтобы их положили в безопасное место.

– Хорошо, мистер Алдрин, – говорю я.

Мне неловко думать про распечатанные инструкции по обновлению системы в моей коробке, но они не относятся к текущему проекту.

– Вы еще заедете завтра?

– Не думаю, – отвечаю я. – Не хочу оставлять неоконченное дело, освобожу кабинет сегодня.

– Хорошо. Вы получили список рекомендаций по подготовке к лечению?

– Да, – говорю я.

– Хорошо, тогда…

Оглянувшись через плечо, он заходит, прикрыв за собой дверь. Я напрягаюсь, живот сводит.

– Лу… – Мистер Алдрин замолкает, откашливается, отводит глаза. – Лу, я хотел сказать, что мне искренне жаль, что так вышло.

Не понимаю, какого ответа он ждет. Молчу.

– Я никогда не хотел… будь моя воля, все осталось бы по-прежнему…

Он ошибается. Все изменилось бы в любом случае. Дон все равно рассердился бы на меня. Я все равно влюбился бы в Марджори. Не понимаю, почему он это говорит, неужели мистер Алдрин не знает, что мир меняется, хотим мы этого или нет? Можно лежать неделями или даже годами, ожидая ангела, но однажды подойдет человек и спросит, желаешь ли ты исцеления.

Выражение лица мистера Алдрина мне знакомо – я сам очень часто испытывал это чувство. Он испуган, понимаю я. Он почти всегда чего-то боится. Это больно