Никогда не верила в романтическую чушь про сердца. Моя вера зиждилась на духах и лабиринтах. На них строились реальность и мой заработок. Но в ту ночь сердечной боли мне хватило сполна. Впервые пришлось признать, что у меня все же есть сердце и оно может болеть. Причинять немыслимые страдания.

Теперь я стала старше, повзрослела, а с возрастом люди меняются, становятся мудрей. Наверное. Но той наивной девчушки, отчаянно тянущейся к крепкому мужскому плечу, больше нет. Я давно превратилась в оружие, марионетку в чужой игре. До сих пор не знаю, что хуже.

В камине еще горел огонь. Отблески пламени освещали темный силуэт у окна.

– С возвращением.

Я промолчала.

Страж обернулся.

– Ну давай. Тебе наверняка есть что сказать, – вырвалось у меня.

– Нет, Пейдж. – После короткой паузы он продолжил: – Ты думаешь, что поступила глупо. Полностью согласен.

Я потупилась:

– Мне просто хотелось, чтобы… чтобы…

– Чтобы тебя заметили, – кивнул он, глядя на огонь. – Теперь мне ясно, почему это воспоминание так тебя тревожит. В нем кроется твой главный страх – страх, что у тебя за душой нет ничего, кроме дара странницы. Единственная часть тебя, которая по-настоящему ценится. Другие части ты утратила еще в Ирландии. Потому и тянешься к Джексону Холлу, хотя тот обращается с тобой как с вещью. Для него ты лишь телесная оболочка с уникальным содержимым. Бесценный дар в человеческом обличье. Но Ник Найгард открыл тебе глаза. В ту ночь, когда тебя отвергли, ты взглянула в лицо своему главному страху – что тебя никогда не оценят как человека, как совокупность качеств. Только как диковинку. Тебе не оставили иного выбора, как отдаться первому встречному, который знать не знает о странниках и прочем. Вот и все.

– Не вздумай меня жалеть, – прошипела я.

– Я не жалею, но очень хорошо понимаю, каково это – хотеть, чтобы тебя принимали как есть.

– Такое больше не повторится.

– Разве одиночество спасло тебя? Уберегло от ошибок?

Я отвернулась, не в силах скрыть злость. Моя ненависть к рефаиту лишь окрепла. Вывернул мне душу наизнанку и еще смеет учить жизни!

Страж опустился рядом на кровать:

– Сознание невидца подобно воде. Пресное, однотонное и прозрачное, оно ограничено минимальными функциями жизнедеятельности. Сознание же ясновидца сродни маслу, густое и насыщенное. А вода с маслом не смешивается.

– Намекаешь, поскольку он невидец…

– Вот именно.

Мне сразу полегчало. Не фригидная, и ладно. После той ночи обратиться к врачу не рискнула: сайенские медики в таких вопросах отличались крайней нетерпимостью.

Внезапно появилась новая мысль.

– Если у нас в мозгах масло, тогда… что у вас?

Рефаит медлил с ответом, но затем бархатным тоном произнес единственное слово:

– Огонь.

Меня бросило в дрожь. Огонь и масло вместе дают взрыв. Нет, нельзя думать о нем в таком духе. Он вообще не человек. Пусть понимает меня сколько влезет – плевать. Ничего не изменилось. Он по-прежнему мой куратор и рефаит в придачу.

Страж посмотрел на меня в упор:

– Пейдж, под конец у тебя промелькнуло еще одно воспоминание.

– Какое?

– Кровь. Много крови.

Я устало отмахнулась:

– Наверное это как-то связано с полтергейстом на маковом поле. У них всегда кровавые думы.

– Нет, то воспоминание уже было. Это совсем другое, и крови очень много, ты буквально захлебываешься ею.

– Понятия не имею, о чем ты, – искренне ответила я.

Рефаит долго вглядывался мне в лицо и наконец кивнул:

– Постарайся выспаться как следует. Завтра, как проснешься, подумай о приятном.

– О чем, например?

– О том, как сбежать из города. Когда предоставится возможность, нужно быть наготове.

– Значит, ты мне поможешь?

Пауза. У меня вдруг лопнуло терпение.

– Слушай, ты изучил меня вдоль и поперек: сны, подсознание и прочее, а мне до сих пор неясны твои мотивы. Чего добиваешься?

– Пока Нашира держит нас обоих под колпаком, меньше знаешь – крепче спишь. Если тебя вновь начнут допрашивать, честно скажешь, что не в курсе дела.

– Какого дела?

– А ты настойчивая.

– И поэтому до сих пор живая.

– Нет, просто у тебя иммунитет к опасности. – Он хлопнул себя по коленям. – В курс дела тебя не введу, но если хочешь, могу рассказать про алый цветок.

Предложение застало меня врасплох.

– Валяй.

– Знаешь историю Адониса?

– В сайенских школах классике не учат.

– Извини, запамятовал.

– Хотя погоди… – Мне вспомнились краденые тома в логове Джекса. Босс обожал мифологию, которую называл запретным плодом. – Адонис, случаем, не бог?

– Возлюбленный Афродиты. Он был прекрасным молодым охотником и смертным. Очарованная им Афродита предпочла его общество богам. Легенда гласит, что ее муж, бог войны Арес, в пылу ревности обернулся диким вепрем и убил соперника. Адонис умер на руках у Афродиты, и его кровь запятнала землю. Склонившись над телом возлюбленного, богиня окропила его чудодейственным нектаром, и на том месте родился анемон – нежный цветок, алый, как сама кровь. Дух же Адониса отправился в загробный мир. Однако Зевс внял мольбам Афродиты и разрешил юноше полгода проводить среди живых, а вторую половину – среди мертвых. – Страж взглянул на меня. – Поразмысли над этим, Пейдж. Монстров не существует, но за покровами мифов часто скрывается истина.

– Только не говори, что вы боги. Не переживу, если Нашира ко всему прочему окажется еще и святой.

– Мы многоликие сущности, но точно не святые. – Он осекся. – Хватит, и без того сказано много лишнего. Тебе нужно отдохнуть.

– Я совсем не устала.

– Все равно поспи. Завтра ночью покажу тебе кое-что.

Я откинулась на подушку и внезапно поняла, как сильно утомлена. Но тут же спохватилась:

– И не воображай, что заслужил мое доверие. Если только чуть-чуть.

– Спасибо и на этом. – Страж поправил одеяло. – Спи, юная странница.

Дважды просить не пришлось, но и во сне меня преследовали алые цветы и боги.

Проснулась я от стука. Небо за окном уже окрасилось в багрово-алые тона. Страж стоял у камина, затравленно глядя на дверь.

– Прячься, Пейдж. Живо.

Я соскочила с кровати и бросилась за дверь, скрытую портьерой, но створку прикрыла неплотно, оставив щелку для подглядывания.