Бьенвида сверлила его обвиняющим взглядом, как будто во всем виноват был он сам.

– Откуда это? – спросила Тина.

– Это наш колокол, – ответил Джаспер.

– Старый школьный колокол?! – удивилась его мать. Она что-то такое слышала, когда ей было столько же лет, сколько сейчас Бьенвиде. Почему-то у нее всплыло в памяти, как она расчесывала свои длинные спутанные светлые волосы, а потом приходила мама и помогала ей…

– Вот черт! – воскликнула молодая женщина. – Она сейчас тоже услышит звон и вспомнит эту старую историю с ее братом!

Сорвавшись с места, мисс Дарн побежала в направлении виллы «Сирени». Дети переглянулись, Джаспер пожал плечами, и они бросились вдогонку.

Но Сесилия колокола не услышала: она умерла незадолго до его первого удара.

Пожилая женщина полулежала, обложенная четырьмя подушками, на своем диване-кровати, остававшемся теперь постоянно разложенным. Дафна сидела рядом на стуле и спрашивала, чего бы Сисси хотела на обед. До обеда было еще далеко, но жизнь на вилле стала очень неторопливой, и сиделке нравилось заблаговременно интересоваться тем, что приготовить подруге, даже если в последнее время это был омлет из одного яйца, который они делили на двоих, или чашечка супа – единственное, что теперь ела больная.

В этот раз миссис Дарн выбрала омлет. Вернее, Дафне показалось, что она произнесла слово «омлет», настолько невнятной стала речь ее подруги. Понимать ее с каждым днем становилось все труднее. В голове Сесилии теснились смутные образы прошлого, все ее мысли превратились в какой-то сонный сумбур, где властвовали не видения, а звуки. Она не видела тех, кого вызывала к жизни, с кем жила и разговаривала. Единственным ясным зрительным образом была ее собственная гостиная, с окном, за которым было видно одно только белесое небо, и миссис Блич-Палмер, сидящая рядом, такая же молодая, как в тот день, когда она выходила замуж за Артура. За Артура, который подарил Сесилии камею из розового коралла. Дафна каждое утро прикалывала камею к воротничку ее одежды, потому что ей казалось, что это доставляет Сисси удовольствие.

За две минуты перед тем, как начал звонить колокол, больная внезапно почувствовала острую боль в боку. Как будто в нее воткнули дрель, и в то же время это было похоже на усталость от работы – ощущение, уже почти ею позабытое. Она ничего не сказала Дафне о боли, только сжала руку подруги и произнесла:

– Дорогая, я любила тебя всем сердцем всю свою жизнь.

Сиделке показалось, что та бормочет что-то об омлете. Наклонившись поближе, она переспросила:

– Я не расслышала, Сисси.

Пожатие Сесилии ослабло, и Дафна положила руку подруги обратно на простыни. Вдруг из горла миссис Дарн вырвался звук, которого миссис Блич-Палмер никогда прежде не слышала: какой-то странный хрип. Она подумала, что Сисси хочет откашляться, поэтому обняла ее, стараясь приподнять повыше. Больная широко распахнула глаза, ее голова откинулась, и она мягко осела в руках подруги.

– Сисси! О, Сисси! – произнесла Дафна. – Моя дорогая Сисси!

Где-то снаружи начал звонить колокол: звуки доносились со стороны «Школы». Он зазвучал, словно специально, как похоронный звон по Сесилии. Ее сиделка не выдержала и расплакалась. Она поднялась, закрыв лицо руками и с ужасом вслушиваясь в этот резкий нервный трезвон.

Зазвенел другой колокольчик: звонили во входную дверь.

Пойти туда сейчас и открыть ее казалось Дафне совершенно лишним и ненужным. Она продолжала неподвижно стоять и слушать колокол, а между ее прижатыми к лицу пальцами струились слезы. Дверной колокольчик зазвонил снова – было ясно, что кто-то нажал кнопку и не отпускал палец. Миссис Блич-Палмер пришлось идти открывать. В каком-то оцепенении она смотрела, как в дом входят Тина, Джаспер и Бьенвида.

Опомнилась она лишь тогда, когда девочка подошла к двери в гостиную.

– Нет! Не входи туда! – закричала пожилая женщина. – Туда нельзя! О боже, этот кошмарный колокол!!! Когда же он замолчит?!

– Почему мне нельзя заходить туда, тетя Дафна? – удивилась мисс Дарн.

Сиделка полагала, что в присутствии детей говорить о смерти не следует. Что же делать? Все трое смотрели на нее с невинным удивлением, но потом на лице дочери Сесилии наконец отразилось понимание того, что произошло.

– Ах, Тина, Тина… – проговорила миссис Блич-Палмер. Она должна была это сказать. – Твоя мать нас покинула. Она только что умерла у меня на руках.

Мгновенно, не издав ни единого всхлипа, Бьенвида зашлась в истерическом плаче. Колокол звякнул еще пару раз, издал несколько последних коротких звуков и в конце концов смолк.

После похорон Дафна вернулась домой в Уиллсден. Приехал Дэниэл Корн на своем фургончике и помог Тине перевезти вещи на виллу «Сирени». Она собиралась поступить так же, как Джарвис: сдавать комнаты внаем. В самую большую комнату на верхнем этаже въехал Джед, который хотел жилье попросторнее. Новую хозяйку это устраивало, потому что ястреб гадостно вонял, а ей казалось, что вонь, как и горячий воздух, поднимается вверх.

Издатель Джарвиса благосклонно принял идею книги о метрополитенах СССР и Восточной Европы. Работа над историей лондонской подземки подходила к концу. Том Мюррей намеревался остаться в «Школе». Парень по имени Арчи, игравший в его группе на ударных инструментах, собирался въехать в бывший кабинет пятого класса, как только закончится его нынешний договор с другим домовладельцем. Джарвис понимал, что трудностей и со сдачей внаем бывших комнат директора школы не возникнет – скорее, наоборот, ему придется отказать многим вполне достойным претендентам.

Флейтист ничего не сказал ему об Акселе – он вообще никогда и ни с кем о нем не разговаривал. Алиса же просто не могла этого сделать. В результате первой о пропавшем жильце с Джарвисом заговорила Тина, когда они с ним пили чай на ее вилле. Она поинтересовалась, заплатил ли ему Джонас, перед тем как съехать.

– Какой еще Джонас? – изумился Стрингер.

– Ну, Аксель Джонас, тот бородатый тип, который провожал тебя в Хитроу и снимал в «Школе» «пятый класс» и «кабинет рисования».

– Не знаю я никакого Акселя. Наверное, это был сквоттер. Странно, что он был только один!

– Он водил с собой медведя, – встрял Джаспер, но никто не обратил на него внимания.

Джарвис рассказал, что собирается писать книжку о России и Восточной Европе и поэтому должен будет поехать в Берлин и прокатиться на Ю-бане[37], чтобы своими глазами увидеть, что происходит, когда линия пересекает Берлинскую Стену. А еще ему бы хотелось, когда Стену все-таки сломают, проехаться на первом поезде, который пройдет отрезок между Фридрихштрассе и площадью Маркса и Энгельса, то есть из Западного Берлина в Восточный, без остановки. Он с удовольствием рассуждал о датах поездок и своих планах, не придав значения информации о мужчине, который прожил в его доме и не заплатил ни пенса.