Этот сверток стал первой вещью в комнате, по которой определенно было видно, что ее трогали. В чемоданах Алиса сложила все вещи так, как они лежали прежде. Теперь же, она была в этом уверена, Аксель обязательно заметит, что коробку вскрывали. Она обыскала всю комнату и обнаружила в одном из выдвижных ящиков стола скотч. Тщательно завернув коробку в оберточную бумагу, женщина заклеила ее и сунула обратно в целлофановый пакет.

Только сейчас Алиса вдруг заметила, что в комнате воняет бензином. Она не могла понять, был ли этот запах чем-то новым или так здесь пахло и раньше. От этого бензина, вдыхаемого через ноздри и рот, у скрипачки разболелась голова. Она бы хотела провести здесь всю ночь, но с таким запахом это было совершенно невозможно.

По-видимому, ночью Джонас вернется. Алиса спустилась в свою комнату, разделась и легла в постель. Заметив футляр со скрипкой, она крепко зажмурилась и открыла глаза только в темноте, потушив ночник. Теперь скрипки больше видно не было. Последнее время один взгляд на инструмент заставлял его хозяйку морщиться, как от удара. Музыка ушла из жизни Алисы, ее место занял Аксель.

Еще не было и десяти. Она была не уверена, что заснет, но просто не знала, чем еще заняться. В соседней комнате было тихо, как будто Том ушел. Она лежала в темноте, слушая звуки проходящих поездов и все собираясь встать, накинуть пальто, пойти к Тине и попросить у нее снотворного, и сама не заметила, как провалилась в глубокий тяжелый сон.

Теперь Сесилия спала почти все время. Врач сказала, что так для нее будет лучше, а она пока подыщет место в больнице, потому что уход за подругой будет Дафне не по силам. Внуки больше не приходили – это уже было не по силам самой больной.

Она все еще любила смотреть новости, обложенная со всех сторон подушками и вложив мертвую руку в ладонь своей сиделки. Они вместе смотрели репортаж о галереях подземки, покрытых ямами и трещинами от взрыва. Показали и какую-то комнату, полную оборудования, но не слишком, впрочем, пострадавшую. Полы галерей были в пятнах, похожих на потеки крови, но Дафна сказала, что это всего лишь масло.

Восстановительные работы шли вовсю – не сегодня завтра поезда должны были снова пойти на Холборн. Личность преступника осталась неустановленной. Диктор произнес это так сдержанно и осторожно, что создавалось впечатление, будто он знает куда больше, чем говорит. Старушки решили, что лично они ничего об этом знать не хотят. Когда репортаж был продолжен, Сесилия пробормотала, что там, на полу, валяется нечто, напоминающее волосы. Говорила она теперь с большим трудом, и никто, кроме Дафны, не понимал ее нечеткой речи.

– Это просто волокно, – объяснила ей миссис Блич-Палмер. – Что-нибудь вроде веревки или кокосовой кожуры.

Хотя обе они не могли представить, каким образом кокосовая кожура оказалась в метро. ИРА, кстати, заявила о своей непричастности к взрыву.

– Они же никогда еще такого не делали, правда? – спросила миссис Дарн.

– Да вроде бы нет, впрочем, не уверена. Я же не такая ярая поклонница теленовостей, как ты, Сисси, – пожала плечами ее подруга.

– Ты знаешь, как только найдется место, меня заберут в больницу, – сказала больная.

Дафна ответила, что это случится только через ее труп.

Алиса проспала всю ночь. Перед тем как проснуться – во всяком случае, ей так показалось, – она увидела во сне, что Аксель вернулся и уничтожил ее скрипку, переломил смычок о колено, а сам инструмент разбил молотком. Она же просто стояла и смотрела, не пытаясь его остановить.

Потом не то в полусне, не то в полуяви ей мерещились какие-то звуки, и она то выплывала из сна, то опять в него погружалась. Вроде бы наверху кто-то ходил, потом снова наступала тишина, потом – новые звуки, похожие на танец, и снова – обычные шаги. Проснулась скрипачка в тишине. За окном пронесся поезд. Алиса сама не знала, приснились ли ей эти шаги или они были в реальности.

Через мгновение до нее дошло, что шаги означали возвращение Джонаса.

Вот только когда она их слышала? Минуту назад? Час? Или это было вообще ночью? Женщина прислушалась – ничего. Если бы дело касалось Майка или Тома, она подождала бы, когда они сами к ней войдут, но ждать Акселя она была не способна и могла разве что потратить минутку, чтобы привести себя в порядок. Алиса не ревновала, конечно, любимого к его сестре, но та была очень красивой, и Джонас волей-неволей сравнивал бы их. Она причесалась, умылась и посмотрела в зеркало: ее лицо выглядело слишком измученным для двадцатичетырехлетней женщины.

Было позднее утро, одиннадцатый час. Скрипачка взбежала по ступенькам, уверенная, что обнаружит своего друга еще в постели. Уверенная настолько, что даже постучалась. А потом открыла дверь, удивленная, что та не заперта на ключ.

Он возвращался. Чемоданы пропали. Фотокамеры исчезли. Молодая женщина прижала руку ко рту, чтобы не закричать. Дверцы шкафа были распахнуты, он стоял пустой, и все, в том числе белое платье, испарилось без следа.

Где записка? Он должен был оставить ей записку. Скрипачка оглядела пустую покинутую комнату, заглянула в шкаф, осмотрела незастеленную кровать, стены, окно и блеклое выцветшее небо за ним. Мария Замбако следила за ней со стены своим таинственным потусторонним взглядом.

Впрочем, писать записки, прощальные послания или письма с извинениями было не в натуре Акселя. Откуда-то его подруга это знала. «Он приехал сюда, чтобы сделать что-то, что связано с его сестрой, – думала Алиса, – а теперь он все сделал, закончил то, что должен был, чем бы это ни было, и уехал. Я тут была совершенно ни при чем, я – случайность, я просто попалась ему на пути, помогла добиться желаемого. Вот и все».

Она прикрыла дверь и спустилась по ступенькам. Так плохо, как сейчас, ей не было еще никогда в жизни. Время остановилось, будущее опустело. Когда-то люди верили, что можно достичь границы этого мира, за которой находится пропасть. А если шагнуть в эту пропасть, упадешь в первозданный хаос. Но это было не тем, что ощущала молодая женщина, – напротив, хаос бы она встретила как долгожданного друга. Алиса не могла ничего делать, потому что делать ей было совершенно нечего, вокруг нее была пустота. Не получалось даже остаться наедине со своими мыслями, потому что мыслей не было тоже. Эти ощущения распространялись и на окружающую реальность, словно парализуя скрипачку: спуститься по ступенькам стало все равно что брести по болоту – приходилось обдумывать каждый шаг, а поднести руку к голове значило то же, что поднять гору.

Том ушел, музыка исчезла, а теперь и Аксель ее покинул. Свою дочь, единственное ее по-настоящему собственное творение, она бросила сама. Но когда Алиса думала об этом, в ее мозгу словно захлопывались ставни, скрывая от нее образы. Пустота затопила все вокруг и смыла все мысли начисто.

Зазвонил телефон. Не ожидая, что это Джонас – да и вообще ничего не ожидая, – Алиса сняла трубку. Звонила какая-то женщина. Скрипачка слушала ноющий женский голос, который что-то спрашивал, восклицал… Наконец вопрос – почему она молчит – пробился к ее сознанию, и Алиса поняла, что звонит ее мать.