– Нет – вот мое слово. Я в милиции работал. Не хочу, чтобы меня приткнули…

– Да ты даже не знаешь, о каких деньгах речь идет.

– Тем более. Большие деньги – большой риск.

Тарасов уже озверел от старческой тупости. Он перевел дух. Стало слышно, как по жестяной крыше веранды застучали тяжелые дождевые капли. Зашумели ветви яблонь. Сильнее и сильнее. Ветер бросил в лицо мелкие водяные брызги. Тарасов увидел, как ветвистая молния ударила вертикально, в землю.

– Ты не знаешь…

– А я и знать ничего не хочу, – оборвал Василец. – Не связываюсь я с такими делами. У меня внучка замуж выходит. И я хочу на свадьбе погулять, а не на КПЗ баланду хавать. Другое дело, если…

– Если что?

– Если ты меня возьмешь в долю. Ведь в том чемодане деньги? Правильно? Ведь деньги там?

Даже в темноте было видно, как глаза собаковода засверкали алчным блеском.

– Там деньги, я понимаю, – Василец шагнул вперед. – Я готов рискнуть. Готов, если буду в доле. Скажем, четверть того, что есть в чемодане, меня устроит. Четверть – это не так много, а? Сколько там денег?

– Не торгуйся, тебя не обижу.

– Если возьмешь в долю, я подпишусь под этим делом. А так, мой ответ – нет. Теперь твое слово. Тебе решать.

– Четверть? За то, чтобы чемодан с места на место перебросить, четверть? А ты знаешь, сколько это, четверть? Ты представляешь…

– Только догадываюсь. Раз деньги кровью политы, значит, много этих денег.

– Откуда ты знаешь, что они кровью политы?

– Ты ведь сам ту бабенку пришпилил? Без меня? Сам управился? Ее кровью деньги политы.

– Не мели языком, старик.

Василец неожиданно рассмеялся противным, сухим, как кашель, смехом.

– Возьмешь в долю, тогда подпишусь.

Тарасов затрясся от злости. Тупая старая задница. Он понял, что сейчас никакие уговоры не помогут. Патологически жадного и упрямого Васильца с места не сдвинешь, раз уж он уперся двумя рогами.

– Но послушай…

– Ничего не хочу слушать.

Голос Васильца сделался громче, а дождь ещё сильнее застучал по крыше. Вдруг без всякой причины, словно услышали хозяина, с другой стороны дома залаяли, завыли собаки.

– Как хочешь. Такое предложение раз в жизни делают. Раз в жизни.

Василец не понял скрытой угрозы.

– Я свое слово сказал.

– Он сказал… Ублюдок… Он…

Левой рукой Тарасов резко выдернул из кармана пистолет. Прижал локоть к боку и дважды нажал спусковой крючок. Прокатился раскат грома. Василец схватился руками за живот, тихо вскрикнул и упал задом на ступеньки веранды. Скатился вниз, на залитую дождем земляную дорожку.

Молния озарила сад. Собаки залаяли ещё сильней. Казалось, они готовы вырваться из своих хлипких клеток, в клочья растерзать убийцу хозяина.

Тарасов спустился вниз, наклонился над Васильцом. Дважды выстрелил ему в голову. Протяжный раскат грома, как это выстрелов, прокатился по округе. Сверкнула ещё одна молния.

– Теперь хоть на свадьбу езжай, хоть сам женись. Жаба. Крысятник.

Тарасов сунул пистолет в карман.

Василец с вытаращенными глазами лежал на земле. Тарасов увидел две глубокие сочащиеся кровью дырки во лбу. Открытый рот быстро наполняется дождевой влагой.

Тарасов, оступаясь на скользкой земле, дошел до ворот. Затворил за собой калитку, вышел на дорогу и сел в машину.

Последняя надежда полетела к черту. Все ясно, теперь придется действовать одному. И отложить ничего нельзя. Субботин дошел до кондиции. Он напуган до смерти. Настолько напуган, что готов приползти на брюхе с деньгами в зубах.

Что будет, если все-таки отложить дело? Предугадать не трудно.

Через пару дней страх Субботина выветриться. Субботин остынет, придет в себя. И снова станет несговорчивым. Тогда все начинай сначала. А на это уже не сталось терпения. И денег не осталось.

Откладывать нельзя.

Это была неспокойная ночь.

Часовая стрелка уже проползла цифру два, а Субботин все лежал на спине с открытыми глазами и смотрел в темный невидимый потолок. Он дважды вставал, выходил на кухню и принимал успокоительное, запивая лекарство водой из крана. К пяти утра он понял, что все равно не заснет, нечего себя мучить бездействием.

Надо придумать себе какое-нибудь занятие, путь никчемное, бесполезное. Он встал, заперся в своем кабинете, открыл большой чемоданчик с деньгами. Сто долларовые купюры сложены в пачки, крест на крест перехваченные резинками. Субботин снял резинки, стал неторопливо считать деньги. Он досчитал до трехсот восьмидесяти тысяч, на этом терпение кончилось.

Нет никакого удовольствия мусолить бабки. Чужие бабки. Мука смертная, сердце кровью истекает.

Он побросал деньги в «дипломат», даже не собрав их в пачки, опустил крышку и набрал шифр кодового замка. Этот массивный, с прочными широкими стенками чемодан Суботину вручил Журавлев. И заявил: деньги сложите именно в мою тару.

Субботин удивился. «Не ищи в этом чемодане второго дна, – сказал Журавлев. – Тут нет вмонтированного микрофона или других примочек. Все дело в замках. Их невозможно открыть за одну секунду. Надо покопаться, пять раз набрать шифр. А потом утопить в панели сперва левую, а затем правую кнопку. Иначе он не откроется».

«Но это выглядит очень подозрительно, – возразил Субботин. – Представьте. Я приезжаю на место и долго не могу открыть чемодан, копаюсь в замке, и не могу его открыть. Эта сука бешенная меня пристрелит». «Если у вас есть какой-то другой способ, чтобы выгадать время, предлагайте», – ответил сыщик.

Субботин задумался, поскреб пальцами затылок. Другого способа он предложить не мог. «Запомните свою задачу, – сказал сыщик напоследок. – Вы должны передать Тарасову деньги. И все. И точка. Ничего сверх этого плана. Передаете деньги, садитесь в машину и уезжаете».

Субботин взвесил в руке чемодан. Тяжелый. Даже очень тяжелый. Два лимона как-никак. Он успокоил себя той мыслью, что, новый хозяин у денег ещё не появился. Может так сложиться, что и не появится. Вчера Журавлев установил в багажнике «Опеля» какое-то оборудование. Предупредил Субботина, что в решающую минуту, он, Журавлев, будет рядом. И ушел.

Сыщик уверяет, что все закончится благополучно. Тело Тарасова упокоится в безымянной могиле. Хорошо бы так. Но слишком уж рассчитывать на Журавлева, разумеется, не следует. Сыщик пусть и опытен, но далеко не молод. Значит, не та реакция. Возможно, сегодня вздремнет в земле именно он, а не Тарасов. В таком случае деньги плакали.

И хорошо бы самому Субботину ноги унести.

* * *