Вышла. Хотелось бежать сломя голову. Я заставляла себя идти медленно, но получалось через раз. А потом ноги остановились сами.

Здесь, в начале улицы, ближе к парку, было вполне прилично. Зажглись, среагировав на опускающиеся сумерки, фонари. Слышались чьи-то голоса в парке, прошла женщина, покосившись на меня, застывшую посреди дороги. Сердце билось, как безумное.

“Мне нужно на улицу Звонца, дом с зеленой крышей, он слева, второй от фонтана”, — звучал в голове голос навои.

Слева второй от фонтана, если идти с другой стороны улицы. А если с моей стороны? Справа, у второго перед фонтаном ухоженного дома с зеленой крышей стоял темно-синий Мартон Астин, на котором мы с мастером сбежали с приема.

Холин поднимался ко мне в комнату в тот вечер со мной на руках, а до этого он сказал: “Я сделаю так, что их никто не найдет.” А еще… много чего и обо всем нужно было думать, но я не могла — тишина заливала меня изнутри, мертвая и вязкая. Я не слышала своих мыслей, только пульс, словно сердце билось. Не мое. И кто-то звал меня. Кажется.

Ноги сами повернули к дому, и руки сами открыли калитку. Дверь тоже открылась. Сама. Желтый прямоугольник, черный глухой плащ с капюшоном, видны только красивые губы и упрямый подбородок. Тень раскатилась по дорожке к моим ногам, живая, шевелящаяся. А еще была сила, почти своя, от которой все внутри вязало узлом и сжималось сердце. В затопившей меня тишине спокойный, чуть язвительный и немного уставший, до боли знакомый голос сказал:

— Ты вовремя.

Потом кто-то другой, тоже в плаще, подошел, аккуратно обнял за плечи, меня окутало теплым, приятным и щекотным, и тишина дополнилась темнотой. Остался только пульс.

— Возьмите машину. Отвезите ее на место и ждите. Я вызову магистра. Мы будем к нужному часу.

Из никем не подслушанного разговора

— Что за надобность была отрывать меня от дел?

— Они начинают, светен. Может стоит дать сигнал к началу операции?

— Агент Валар, вы наблюдатель, но никак не оперативник или координатор. У меня должны быть веские основания, а не панические вопли в магфон.

— Я на полпути в Иль-Леве. Просто сообщаю о начале.

— Не смейте влезать! Вы не достаточно…

Но агент уже отключился. Даже на полной скорости до старого поместья семьи Ливиу было около часа пути.

Глава 5

— Убери свои мерзкие руки, меня сейчас стошнит, — шипела я, пытаясь вывернуться и как можно сильнее затруднить собственную транспортировку, но “путы” и руки держали крепко. На счет “стошнит” я не врала. Ощущения были, как после ночи разудалых гульбищ: в голове муть, желудок к горлу прыгает, во рту мерзкий вкус горько-кислой дряни, которой меня в магмобиле насильно напоили. Ну, как насильно, попросили дивным голосом и я, пуская восторженные пузыри, все выпила. Потом вырубилась. А потом мы приехали, и теперь эта гулья отрыжка тащит меня к останкам древней усадьбы.

— Скотина, мерзкий поганый предатель, ненавижу… ненавижу тебя…

Меня затрясло, к горлу в очередной раз подкатило. Он успел поставить меня на ноги и даже волосы подержал, сволочь, пока меня выворачивало на ломкую серую траву. Здесь все было серое.

Ноги немного дрожали. И внутри дрожало. Во мне бился медленный пульс, масляными каплями о темную поверхность. Расходился кругами от каждого удара, рождая эхо в затопившей меня тишине. В тишине, где раньше было… Не было. Я все придумала. Хотела, чтоб было и придумала. Себя, язвительного мрачного куратора, эту связь между нами, прикосновения, поцелуй. А ведь он никогда мне не врал. Но так виртуозно недоговаривал. Ничего не… Просто увлекся. Я — только маленький стеклянный шар на круглой доске для игры в сферы, катящийся по воле толкнувшей его в нужную сторону руки. Я ведь уже вроде решила не ловить ветер ладонями, но тогда отчего так больно? Отчего этот непойманный ветер, касающийся лица, дает понять, что у меня мокрые щеки, а горечь во рту не только от гадкого зелья. У горечи привкус лимонной цедры.

По крыльцу не ходили очень давно. Теперь по нему шла я. И помимо пульса грани, слышала уходящие глубоко в землю корни больного старого дома, от которого осталась лишь тень и ободранные хрупкие кости. Я слышала его, он — меня, и крохкий на поверхности камень ступеней лег теплыми серыми перьями, когда ноги отказались меня нести. Бархатный пепел обнял ладони, взметнулся белесой дымкой и осел. Скатившись по щеке, с подбородка упала горечь, прочертила темную дорожку по испачканной коже. Меня больше не держали руки предателя. Он великодушно позволил мне нареветься всласть. Молча. Здесь звуки тонули в такой же, как у меня внутри, тишине.

Оттерла рукавом щеки и глаза. Наверняка испачкалась и похожа на бродяжку… Пусть, какая разница, чистое ли у меня лицо и одежда… Даллине тоже не спрашивали. Зачем им я? Я ведь не эльф…

— Ра… Раз… вяжи, — срывающимся голосом проговорила я, думая, что уже все, но снова закапало. Серые мягкие крылья незримо обнимали со спины, только легче не становилось.

— Что бы ты опробовала на мне весь доступный арсенал или, обернувшись, лишила меня своей компании?

— Я не стану.

— И я не стану. Потому что достаточно хорошо тебя знаю.

Его голос больше не был для меня музыкой. Обычный голос обычного предателя и вруна, который несколько лет притворялся моим другом.

— Помочь подняться?

— Отвали, — я оттолкнула протянутую руку, и среагировавшие на резкое движение “путы”, тут же стянулись. Геттар поймал меня за куртку прежде, чем я ткнулась носом в пепельную пыль, и поставил на ноги. Дернулась и чуть не завалилась снова.

— Прекрати барахтаться или тебя опять понести?

— Не смей ко мне прикасаться, эльфоубийца!

Парень закатил глаза, сцапал меня за руки, перекинул через плечо и толкнул ногой дверь. Старое дерево рассыпалось трухой. Геттар замер. Он явно не ожидал подобного эффекта.

— Извини, — сказал он не то мне, не то дому и вошел.

Дом поежился, как походя пнутая бродячая собака. Вздохнул огрызками стен, повел обломанным ставнем, как рваным ухом, и устало посмотрел тусклыми глазами окон. Дом стал не нужен и его бросили те, кого он оберегал столько долгих лет. А теперь вот еще и ногой… Он все еще был живой, хотя бездна грани болезнью выгрызла его изнутри. Он и хотел бы уйти совсем,