Потому что сами оставались на Копчике, чтобы продлить эмоциональную эйфорию до вечера; потому что не зря ведь перлись сюда с ранья, забыв про хлеб наш насущный, который дашь нам днесь; потому что знали: вечером в лучших традициях городских празднеств состоится концерт с фейерверком – чтобы «видели ночь, гуляли всю ночь до утра…».

Те, кто нечаянно способствовал рождению внепланового праздника для славных жителей Картафанова, катились потихоньку по местам недавних сражений. Мимо Черемухи, откуда доносились мощные песнопения спасенных от умыкания в консервные банки «la tsareven». Мимо заветного лесочка с будущими – в скором времени – рыжиковыми полянами навсегда. Мимо озера Пятак, сияющего благодаря невесть какой аномалии первозданной чистотой.

Здесь, около своротка на озеро, очнулся HomoReptyliaexPersei. Нетвердым голосом он произнес:

– Дорогие землянки ящерки! Наступили часики для моего камбэка нахт малая звездная родинка…

– Что так вдруг-то? – в расстроенных чувствах вскричали все разом, а Илья резко осадил «Оку».

– Да-да, пришло в меня пробуждение, что свою миссис я прикончил. Или мисс?

– Миссию, – поправили его по инерции.

– Во-во! Теперь я с конца на конец убедился, что Главный Дружбан Чебурашка существует. – Геннадий ласково погладил плюшевую фигурку. – И он не одинственный, в натурале. Его много быть в вашем Картофелеве. А частичка самого главного из Чебурашек сидит почтительно в каждой милой ящерке на всех планетах всех звезд. Это такая добрая звездная пользень… болезнь, да.

– Ну какая же это болезнь, братец? Самая пользень и есть!

Под профессорские откровения друзья добрались до места первого контакта с персеанской цивилизацией. Всем хотелось сказать какие-нибудь теплые слова, но душили слезы. И скупые мужские и обильные амулетские: Арапка снова устроил в салоне ватер-кондишн, залив соленой влагой все ветровое стекло. И где только успел жидкости насосаться?

– Генаша, – собрался-таки с духом стойкий, хоть и не оловянный солдатик Добрынин, – ты это… передавай привет тамошним человекам, что ли. Поцелуй от всех нас этих твоих краснозадых бестий с Лямбды Скота. Чешуйки им пощекочи…

– А может, тебе презент какой-нибудь сделать на прощанье? – предложил Муромский.

– Ничего на свете лучше нету, чем такой-растакой брезент! – Геннадий побаюкал Чебурашку. Вдруг его глазки мечтательно сощурились, и он с робкой надеждой попросил: – Разве что, язви тебя в тушу, не найдется ли граммулечки посоху в посоховнице… То есть порошка на дорожку?

– На посошок? Рассолу?

– Йес, йес, натюрлих! – возбужденно вскричал потенциальный рассологолик.

– Для тебя, милый ящерка, всенепременно отыщем.

Илья пошарил в багажнике и выудил трехлитровую коробку знаменитого капустно-огуречного сока а-ля натюрель картафановского разлива.

– Держи, брат, да смотри за рулем много не пей! – напутствовал он.

– Мой аппарат имеет автопилотку, – хвастливо заявил звездоплаватель.

Обнялись.

Профессор сноровисто проделал манипуляции со своим аппаратом, сделал книксен, опираясь на хвост, и с прижатыми к груди дарами был, чертяка, таков. Опознанный летающий объект мигнул огнями, мелодично присвистнул соплами и растаял в тета-пространстве.

«Ока» с тремя оставшимися «ящерками-землянками» на борту возвращалась в город.

Попов потянулся, хрустнув косточками.

– А что, парни, неужто и вправду кончилось наше безделье?

– Безработица, – поправил педантичный Никита.

– Ты как хочешь это назови. Но ежели солидный господинчик нас не обманул, то с обещанным карт-бланшем я устрою-таки новый виток научно-технической революции на отдельно взятой планетке. А может, и за пределами. Посадим на Марсе яблоневые сады. Тем более что Генка, хотя и полный чайник в технике, кой-какие идейки подбросил… Илюха, а ты как? Обратно в большой бокс?

Муромский задумчиво смотрел на дорогу.

– Да, пожалуй. Есть мыслишка поднять боксерскую школу в Картафанове. Бакшиш-то, паразит, заигрался с профессиональными матчами, а работу с молодежью начисто завалил. Не знаю уж, что получится, но попробовать стоит. Опять же карт-бланш. Хотя я и сам кому угодно могу на карточку бланш навесить. Никита, ты-то куда со своей бланшированной картой подашься? Обратно в прозекторат?

– Э, бойцы, фиг вы угадали! Куда подамся, еще неизвестно, а вот на уговоры Любавы свет Олеговны, скорее всего, поддамся.

– Товарищ военный, мы про эти уговоры столько раз слышали, а что и почем, до сих пор не знаем. Не носи в себе, поделись. Какой такой экстрим она тебе предлагает?

Добрынин смущенно улыбнулся в щегольские усики.

– Да это… того… экстрим самый экстремальный. Жениться на ней.

– Ну военный, тебе круто подфартило! – крякнул Илья. – Опаснейшая, едренть, работа – быть Любавиным мужем, честное слово.

– Да ладно, хорош мужика пугать, – шикнул на Илюху Попов. – Не дрейфь, Никита, прорвешься!

Добрынин шутливо поднял руки:

– Уболтали, сдаюсь. Тогда уж вы и будете сватами. А как откатаем медовый месяц, ей-богу, возьмусь за писанину. Пока мы с вами колобродили, навалилось громадье творческих планов. Писать хочется, аж моченьки нет!

– Продолжение сериала? Новые приключения Аллигатора? Мы тебе названий подбросим.

– «Аллигаторову грушу нельзя кушать».

– Или «Утка для Аллигатора».

– В смысле ночная вазочка, но кто же виноват…

Обретая за пикировкой былую форму, напитываясь привычным желанием заниматься тем, к чему сердце лежит, подобрались к ставшей родной для всех троих штаб-квартире Муромского.

Илья вопросительно глянул на дружбанов:

– А не соблявого… собаково… тьфу ты, не согласятся ли милостивые судари посидеть перед трудным рабочим днем?

– Шоу маст гоу он, – напыщенно пропел боевой товарищ Лешка.

– Гуано вопрос, – по-военному четко расставил акценты перчила Никита.

– Тогда двигайте помаленьку. Я догоню.

Пока хозяин загонял «окушку» в гараж, глушил мотор, заботливо протирал машине стекла и шептал какие-то нежные водительские глупости, парочка скрылась в подъезде. Распрощавшись с автокровиночкой, Муромский подхватил Арапку и зашагал к дому, томимый неясными предчувствиями.

Предчувствия его не обманули.

Илья открыл подъездную дверь и обмер. Навстречу, доброжелательно улыбнувшись подвернувшемуся старичку-дворнику, порхнула Дева. Нет, не Орлеанская, и не Мария, а всамделишная Дева с заглавной буквы. Илюха машинально отметил скромный цветастый сарафанчик, открывающий плечи и колени, светло-русые кудряшки и слегка вздернутый носик над спелыми вишневыми губками. А машинально оттого, что увидел глаза Девы. Невозможно дивные Девины глазищи. Два блестящих от восторга перед жизнью изумруда размером с вселенную надвигались со скоростью улетевшего персеанского звездолета. Они искрились, переливались, обволакивая Илью такой женственной нежностью и лаской, что он не выдержал и крепко-крепко зажмурился.