В ответ французское правительство приказало, чтобы д’Антрег был доставлен в Военную комиссию для суда над ним по законам республики. Но тем временем он заинтересовал Наполеона, который виделся с ним несколько раз. Сознавая всю опасность своего положения, он постарался понравиться тому, от кого зависела его судьба, говорил с ним без утайки, раскрыл все тогдашние интриги и нанес своей партии даже больший ущерб, чем было необходимо.

Он достиг своего и добился разрешения проживать в городе под честное слово, без охраны. Через некоторое время ему дали бежать в Швейцарию. На него так мало обращали внимания, что лишь через шесть-семь дней после его отъезда из Милана заметили, что он нарушил свое слово. Вскоре появилось нечто вроде памфлета, который им распространялся по всей Германии и Италии против своего благодетеля.

Он описывал в нем ужасную камеру, в которую он будто бы был заключен, пытки, которым был подвергнут, отвагу, какую проявил, и опасности, каким подвергался, освобождаясь из заточения. В Милане он возбудил всеобщее негодование; там видели его везде в обществе на прогулках, на спектаклях, пользующимся полной свободой. Несколько членов дипломатического корпуса разделили общественное негодование и опубликовали по этому поводу свои заявления.

II

Генуэзская республика участвовала в трех войнах за испанское, пармское и австрийское наследство. Ее маленькие армии шествовали рядом с армиями и французских, и испанских королей. В 1747 году генуэзцы прогнали из своего города австрийский гарнизон под командованием маркиза Ботта и затем выдержали долгую и упорную осаду армий Марии Терезии.

В продолжение всего XVIII столетия эта республика вела кровопролитную войну с корсиканцами. Национальная ненависть между жителями Ривьеры и пьемонтцами приводила к постоянным стычкам. У населения Генуэзской республики – столь слабой как по количеству населения, так и по размеру своей территории – такое стечение обстоятельств поддерживало запас энергии, который придавал ей совершенно иную устойчивость, чем Венецианской республике.

Поэтому генуэзская аристократия устояла перед грозой; она оставалась свободной и независимой и не подчинилась ни государствам коалиции, ни Франции, ни народной партии. Она сохраняла во всей чистоте конституцию, данную ей Андреа Дориа в XVI веке.

Но провозглашение независимости республик Транспаданской и Циспаданской, отречение от власти венецианской аристократии и установление народного правительства во всех венецианских владениях, энтузиазм, внушаемый победами французов, настолько усилили преобладание народной партии, что изменение конституции стало неизбежным. Франция полагала, что нельзя иметь никакого доверия к аристократии.

Но было бы желательно, чтобы эта революция произошла без ее открытого вмешательства, в результате развития и усиления общественного мнения. Посланник Франции в Генуе Фейпу был человеком просвещенным, умеренных взглядов, но слабохарактерным. При существовавшем положении вещей это, впрочем, шло на пользу, поскольку он, скорее, сдерживал, чем подстрекал революционную партию. Наблюдатели событий ожидали, что дело решится в августе. Они не думали, что сопротивление аристократии сможет продолжаться дольше этого времени.

Но три государственных инквизитора, или верховных цензора, лидеры олигархии и яростные враги Франции, смотрели с горечью на такое положение вещей. Будучи сами убеждены, что аристократия просуществует только несколько месяцев, если предоставить события их естественному ходу и не пытаться возобладать над ними, они нашли в фанатизме помощника, который отдал в их руки низшие цехи.

Если бы им удалось привлечь на свою сторону угольщиков и носильщиков, то этого было бы достаточно, чтобы держать в страхе все остальные слои населения. С этой целью использовали исповедальни, амвоны, проповеди на улицах и перекрестках, чудеса, святое причастие и даже сорокачасовые молебствия, чтобы умолить Бога отвратить от республики угрожающую ей бурю. Такое неосторожное поведение лишь навлекало удар молнии, которого хотели избежать.

У аптекаря Моранди несколько сот горячих людей, противников аристократии, создали клуб. Там вербовались сторонники революции, произносились речи, печатались воззвания, народ призывался восстать против дворянства и духовенства и высказывалось негодование против инквизиторов, обрабатывающих чернь. Эти люди называли себя патриотами и считали, что не следует больше медлить.

21 мая депутация от этого клуба отправилась к дожу для представления петиции от имени генуэзского народа с требованием свержения власти аристократии и провозглашения свободы. Одновременно патриоты вооружались для предупреждения мероприятий аристократии. В 10 часов утра они овладели главными воротами и в частности воротами Сан-Пьер д’Арена и портом.

Встревоженные инквизиторы дали условный сигнал. Угольщики и носильщики под предводительством своих старост с криками «Viva Maria!»[78] двинулись к складам оружия и объявили себя сторонниками аристократии. В течение нескольких часов 25 000 человек оказались вооруженными и организованными для защиты дожа.

Французский посланник, напуганный их проклятиями по адресу якобинцев и французов, отправился во дворец и пытался примирить эти крайние партии. При виде приготовлений олигархии и большого числа ее защитников патриоты почувствовали свою слабость. Они рассчитывали на помощь буржуазии, которая могла склонить чашу весов в их сторону.

Но буржуазия, напуганная неистовством угольщиков, не посмела шевельнуться и заперлась в своих домах. Патриоты, обманувшиеся, таким образом, в своих надеждах, не нашли другого средства спасения, кроме как надеть на себя французские кокарды, надеясь, что это внушит уважение олигархии, и тем едва не навлекли беду на жившие в Генуе французские семьи.

Повсюду взялись за оружие. Патриоты были разбиты и отброшены, однако в ночь с 23-го на 24-е они удерживали еще ворота Сан-Пьер д’Арена, которые были ими потеряны на рассвете 24-го. Торжествующая олигархия приказала, чтобы все надели генуэзскую кокарду, и смотрела сквозь пальцы на разграбление домов французов.

Несколько французов погибло, многие были брошены в тюрьмы. Если французскому посланнику Фейпу не было нанесено оскорблений, то только потому, что дож послал ему почетную охрану в 200 человек. Флотского интенданта Менара, человека сдержанного и совершенно не причастного к смутам, за волосы поволокли в форт Лантерн. Дом консула Лашеза был разграблен. Всем французам пришлось скрываться от оскорблений и кинжалов. Буржуазия была возмущена, но не осмеливалась ничего предпринимать из страха перед победителями.

Французский посланник Фейпу представил с 23 по 30 мая ряд нот по поводу этих событий, из которых ни одна не была принята во внимание дожем. При появлении адмирала Брюи с двумя кораблями и двумя фрегатами, возвращавшимися с Корсики, дож потребовал, чтобы эта эскадра не входила в порт, под предлогом, что ее присутствие раздражит чернь, которая прибегнет к эксцессам против французских семей.