— Все налаживается, — сказал он. — Похоже, к полковнику вернулся рассудок. Он обещал прямо сегодня уехать в Париж. Значит, завтра мы можем пожениться.

Мадемуазель Виржиния Самбукко горячо одобрила план Леона. Она мечтала немедленно приступить к его осуществлению, причем не столько из-за того, что устала от приготовлений к свадьбе, но, главным образом, по той причине, что об отложенном бракосочетании уже твердил весь город. Пригласительные билеты давно лежали на почте, мэр города был наготове, да и с приходом было договорено, что венчание состоится в церкви Пресвятой Богородицы. Отменить все это из-за каприза какого-то сумасшедшего выходца с того света значило бы наплевать на обычай, здравый смысл и на само небо.

Что же касается Клементины, то она, услышав предложение Леона, горько расплакалась. Она утверждала, что не будет счастлива, если не выйдет замуж за Леона, но заявила, что лучше умрет, чем пойдет под венец без разрешения господина Фугаса. Девушка говорила, что, если надо, то она готова умолять на коленях и таким образом добиться его согласия.

— А если он откажет? Вероятнее всего, так и будет.

— Я буду умолять его до тех пор, пока он не согласится.

Кончилось тем, что все, включая тетю Виржинию, Леона, господина и госпожу Рено, господина Марту, господина Бониве и всех друзей обоих домов, собрались и стали убеждать ее, что она сошла с ума. В итоге она смирилась, но в тот самый миг, когда она поддалась на их увещевания, открылась дверь, в гостиную влетел господин Одре и объявил:

— Слышали новость? Полковник Фугас завтра дерется на дуэли с господином дю Марне!

Услышав это, девушка как подкошенная упала на руки Леона Рено.

— Это Бог меня наказывает! — воскликнула она. — Он сразу наказал меня за мою нечестивость. Вы и теперь будете требовать, чтобы я подчинилась вашей воле? Меня поведут к алтарю без его согласия именно в тот момент, когда он будет рисковать жизнью!

Клементина выглядела так жалко, что никто не решился и дальше настаивать на немедленном бракосочетании. И только Леон искренне пожелал, чтобы в завтрашней схватке победил кирасирский полковник. Он, конечно, был не прав, но покажите мне хоть одного влюбленного мужчину, который отважится бросить в него камень!

Вот как сложился тот день нашего славного Фугаса.

В десять часов утра два самых молодых капитана 23-го полка пришли за ним, чтобы с почетом препроводить в дом командира полка. Господин Роллон проживал в небольшом дворце, выстроенном в имперском стиле. На въездных воротах дворца сохранилась мраморная табличка с надписью: Министерство финансов. Это было напоминание о славных временах, когда двор Наполеона вслед за хозяином переехал в Фонтенбло.

Полковник Роллон вместе со своими офицерами — подполковником, очень толстым майором, тремя командирами батальонов, старшим врачом и еще десятком офицеров — стоял на свежем воздухе в ожидании прибытия прославленного выходца с того света. В центре двора установили знамя полка, а рядом выставили почетный караул в составе знаменосца и унтер-офицеров, специально ото-

бранных для такого торжественного случая. На входе в сад разместили полковой оркестр. За украшение двора отвечали полковые оружейники. Они в живописном порядке расставили во дворе восемь сложенных из ружей пирамид, а у стен и решеток красиво разместили козлы все с теми же ружьями. В ожидании почетного гостя застыла рота гренадеров, державших оружие в положении «у ноги».

Появился Фугас и оркестр тут же грянул «Отправляясь в Сирию». Гренадеры взяли на караул. Приветственно загремели барабаны. Унтер-офицеры и солдаты рявкнули: «Да здравствует полковник Фугас!», а офицеры нестройной толпой двинулись к старейшине родного полка. Такой торжественный прием не был предусмотрен уставом, но без него никак нельзя было обойтись. Ведь должны же были бравые солдаты ощутить всю значимость встречи со своим прародителем и припасть к неиссякаемому источнику воинской доблести и славы!

Наш герой пожал руки полковника и всех офицеров, причем проделал это с таким чувством, как будто встретил старых боевых товарищей. Он сердечно поприветствовал унтер-офицеров и солдат, затем подошел к знамени, опустился на одно колено, с гордым видом поднялся, повернулся к собравшимся и произнес речь такого содержания:

— Друзья, сегодня под сенью знамени полка солдат, который сорок шесть лет пребывал в изгнании, вновь обрел свою семью. Честь тебе, боевое знамя! Ты символ родины, свидетель наших побед и наша опора в тяжелые времена. Твой лучезарный орел однажды простер свои крылья над поверженной дрожащей Европой. Твой раненый орел упорно сопротивлялся превратностям судьбы и наводил ужас на захватчиков. Слава тебе, знамя победы! В тебе мы черпаем силы, и только ты спасало нас от уныния. Я собственными глазами видел, как славно ты реяло в минуты

смертельной опасности, о, гордое знамя моей страны! Люди падали вокруг тебя, как срезанные серпом колосья, и только ты перед лицом врага оставалось несгибаемым и прекрасным. Ядра и пули оставили на тебе свой след, но ты никогда не доставалось врагу. Будущее украсит тебя новыми победными лаврами. С тобой мы покорим новые королевства и никогда уже их не отдадим! Великая эпоха непременно вернется. Услышь голос старого воина, который вышел из могилы, чтобы сказать тебе: «Вперед!» Я клянусь памятью того, кто вел нас в бой при Ваграме! Пока реет над нами славное знамя 23-го полка, мы знаем: Францию ждет великое будущее!

Эта яркая, боевая и патриотическая речь зажгла сердца всех присутствующих. Фугасу аплодировали, его поздравляли, обнимали и даже хотели отнести на руках в помещение, где были накрыты столы.

Он сел за стол напротив господина Роллона, словно именно он был в тот день дежурным по полку, хорошо поел, пообщался с офицерами и славно выпил. Вам, читатель, наверняка встречались люди, которые пьянеют без единой капли вина. Так вот, Фугас был не из таких. Чтобы опьянеть, ему требовалось не меньше трех бутылок. Кстати, частенько он выпивал гораздо больше и никогда не падал под стол.

За десертом стали произносить особенно бодрые и сердечные тосты. Хотелось бы, конечно, здесь же их и процитировать, но, боюсь, они заняли бы слишком много места, и к тому же самые трогательные из них не отличались вольтеровской ясностью.

Из-за стола встали в два часа дня и всей толпой двинулись в излюбленное военными кафе, где офицеры 23-го полка устроили пунш для двух полковников. А заодно, из чувства боевого братства, они пригласили офицеров кирасирского полка.

— Слава тебе, знамя победы!

Фугас славно напился. Полагаю, что в одиночку он выпил больше, чем