Может быть, он не во всем следовал урокам простоты Рустика, но уж точно от него он получил книгу Эпиктета, а через нее — сильнейший отпечаток этого мэтра стоицизма. Здесь мы не будем перечислять позиции философского учения, взятые Марком Аврелием у Эпиктета: тогда пришлось бы дойти до истоков системы (ведь Эпиктет тоже не был ее создателем). Стоическая философия в Риме утратила трансцендентность, довольствовалась самой общей метафизикой, откуда выводила до предела упрощенные правила личного поведения. Это поведение подчинялось нескольким предписаниям здравого смысла, но еще требовалось, чтобы они возобладали над всеми блужданиями чувств и ума. Человека следовало не увлечь радужными перспективами, а кратчайшим путем ввести внутрь самого себя, чтобы там он встретил наилучшего вождя — «гения» своей личности.

Чтобы центр тяжести личности вернулся в собственную природу, где человек почувствует согласие со всеобщей природой, Эпиктет призывает к экономии — средств, устремлений, желаний и слов. Его поучения — перечень нарочито неискусно изложенных практических рецептов. Мы словно читаем пособие по правильному образу жизни (избегай ходить по театрам, будь благопристоен за столом, не смейся слишком громко, любовью занимайся с умеренностью и т. д.), но ясно видно, что внешнее поведение — гарантия душевного здоровья. Сравнения Эпиктета тоже банальны — кувшин, сандалии, сковородка, лук и тому подобное, — но они делают общедоступной мораль, которая все равно остается аристократической. Бывший раб поработал хорошо: новому императору оставалось только идти следом за ним, пользуясь собственным стилем.

Правила этого стиля те же: обращаться к читателю, много раз загружать одну мысль, заключать ее в возвышенные или обыденные сравнения, в строгие дилеммы, негодовать и тут же протягивать руку. Но природа Марка Аврелия побеждает условности, под ними бурлит жар, поминутно сталкивая автора с избранной позицией невозмутимости. Язык сердца не может быть сдержанным; сила и обилие образов ослепляют, как ни хочет писатель сделать их тривиальными.

В глазах мелькают пчелы, муравьи, бараны, реки, горы, алмазы, мешки и сундуки — всегда неожиданные, но искусно примененные. Прямые обращения докучали бы, не будь они выражением глубокого отчаяния: «Глумись, глумись над собой, душа!», «Поспешай же к цели», «Так что же ты тут делаешь, представление?» …Не будем видеть в этих обращениях простые школьные упражнения, а спросим себя: не выражалась ли здесь мысль Марка Аврелия самым непосредственным образом, если угодно — в первородном состоянии? «Размышления» написаны в эпоху господства риторики, когда литературные произведения диктовались и предназначались для публичного чтения, и сами они — мысли автора вслух. Если бы не было так, его политических и философских достоинств не хватило бы, чтобы сделать книгу цитатником, которым привыкли пользоваться даже многие наши современники. Конечно, здесь нечто большее, чем прямое действие гения, загадочная производная стиля…

Марк Аврелий.

Фаустина Старшая, жена Антонина Пия.

Фаустина Младшая, жена Марка Аврелия.

Марк Аврелий.

Памятник Траяну.

Колонна Траяна в Риме.

Арка Траяна в Беневенте.

Адриан.

Траян.

Вилла Адриана в Тиволе.

Антиной-Дионис. Деталь.

Статуя императора Антонина Пия в тоге.

Антонин Пий.

Луцилла.

Герод Аттик, наставник и друг Марка Аврелия.

Кружок философов. Сцена с египетского саркофага.

Люций Вер.

Рельефная резьба арки Тита. Деталь.

Статуя Марка Аврелия.

Монета с изображением Марка Аврелия.

Военная сцена с колонны Траяна.

Марк Аврелий.

Коммод, сын Марка Аврелия.

Храм Антонина и Фаустины.

ОТ КОНЦА РЕСПУБЛИКИ ДО МАРКА АВРЕЛИЯ