— Уже давно эта мандрагора не приносит никому вреда, — сказала бабуся Боган. — С тех пор, как я бросила колоть булавками восковые фигурки, колдовать и произносить заклинания. Когда я была черной колдуньей, то жила в хижине недалеко от закоптелой деревни и у меня был чулок, полный золота, которое давали мне мужчины и женщины, чтобы я навела порчу на тех, кого они ненавидели. Но однажды ночью крестьянин, который думал, что я вселила дьявола в его свиней — я тоже так думала, — пришел со своим сыном, избил меня почти до смерти, и забрал чулок, полный золота и мою мандрагору. Я лежала в хижине и громко стонала, но ни одна душа не приблизилась ко мне, потому что все меня боялись. Я бы умерла, если бы доктор Крэйн не услышал о том, что случилось, и не пришел, чтобы спасти меня, хотя я была ему никто. Он приходил каждый день и, хотя был невысокого мнения о моих злых делах, был так нежен со мной, как будто был моим сыном. Но я не поправлялась, потому что мучилась и плакала о моей мандрагоре, которую любила, как собственного ребенка. Тогда добрый доктор пошел к тому крестьянину и так наслал на него Божий страх за кражу и убийство, что тот отдал мандрагору обратно. А потом доктор наслал Божий страх на меня. Он стоял у моей кровати, пугал меня, грозил вечным проклятьем, пока я не затряслась от страха и не поклялась, что брошу черную магию и стану белой колдуньей до конца моих дней. И я сделала это, хотя борьба была страшной и чуть не убила меня. Но не только страх заставил отвернуться от дьявола, но еще и любовь доктора. Он очень хороший человек, и, глядя в его лицо и слушая его речи, я стала предпочитать свет тьме. Когда я выздоровела, он уговорил всех в округе давать мне работу, потому что белая колдунья со своими целебными лекарствами зарабатывает меньше денег, чем черная колдовством и заклинаниями, и он защищал меня до тех пор, пока не выветрилась моя плохая репутация. И теперь он иногда заходит ко мне в богадельню. Он не из тех, кто забывает друзей.

— Мандрагора все еще у вас, — сказала Стелла.

— Но никаких купаний и шелковых сорочек, — ответила бабуся Боган, — и никогда, с тех пор как доктор спас меня, я не призываю злого духа. Я с ней ничего не делаю, детка, только спрашиваю полезные советы да иногда готовлю из нее порошок, смешиваю с успокаивающим сиропом и даю тем, кто нуждается в глубоком сне.

Стелла вспомнила Шекспира: «Мак и мандрагора, и все успокаивающие сиропы мира». Но ей до сих пор не нравилась ни мандрагора, ни мысль о том, что когда-нибудь она будет принадлежать ей. Она была уверена в том, что злой дух, который бабуся Боган однажды вселила в корень, был одним из Них, одним из той ужасающей компании, которую Сол обычно призывал своим «бычьим ревом». И поэтому Стелла была рада, когда бабушка завернула мандрагору обратно и обратилась к книгам.

Они сидели — одна на сиденье у окна, другая на табурете — и изучали книги. Первая была в кожаном переплете, на вид такая же, как те, в которых модные дамы ведут свои дневники, но бабуся Боган вела в ней не дневник, а записывала рецепты целебных средств, мазей и примочек из трав. Рецептов оказалось множество, и все они были написаны таким же красивым остроконечным почерком, как и у миссис Лорейн.

— Какой красивый почерк, — восхитилась Стелла.

— Когда-то я была леди, — коротко отрезала бабуся Боган и затем, переворачивая страницы, продолжила, — нет в мире такой болезни, моя детка, от которой Господь Бог не предусмотрел бы лекарства, растущего на земле, и когда ты станешь замужней женщиной с кучей детей, ты сможешь вылечить любую их болезнь. Ты никогда не потеряешь ребенка, детка, если навсегда сохранишь эту книгу.

— Я всегда буду бережно хранить ее, — пообещала Стелла. — Но, бабуся Боган, как вы научились готовить все эти лекарства?

Бабуся Боган хихикнула.

— С детских лет я любила цветы, травы и растения. Многому меня научил старый мудрый садовник в доме моего отца. Многому — экономка, которая была большим знатоком трав, но большинство ценных рецептов я получила от самих Эльфов, тех, кто заботится о девяти волшебных травах и всех полезных растениях.

Стелла все шире и шире открывала глаза, и рот у нее тоже приоткрывался.

— Ты же деревенская по рождению, разве не так? Разве ты никогда не видела Эльфов?

— Иногда леших — когда была совсем маленькой, — пробормотала Стелла смущенно.

— А других? Что ж, их не так легко увидеть. Я встречала их, когда была молода и невинна — не более, чем тень, падающая на цветы, но я знала, что это были они. Я сидела в саду с книгой на коленях, в руках держала перо, а сбоку стояла роговая чернильница. И я знала, как применять травы, которые росли вокруг меня, и записывала все это. Они не издавали звуков, которые можно было слышать, но умели сделать понятным то, что хотели.

Бабуся закрыла книгу с травами и открыла другую. Ее кожаный переплет был грязным и заплесневелым, а толстые жесткие страницы стали цвета осенней листвы. Каждая страница была исписана превосходным почерком, но чернила настолько выцвели, а буквы имели столь необычную форму, что Стелла ничего не могла разобрать, кроме того, что книга была написана на латыни. Края каждой страницы автор украсил превосходными маленькими рисунками, — местами едва различимыми, — птиц, зверей и цветов.

— Что это, бабуся? — спросила Стелла удивленно.

— Не могу тебе сказать, дитя мое, — ответила бабуся Боган. — Надо обладать прекрасным зрением и знанием латыни, а у меня нет ни того, ни другого. Я нашла эту книгу в дымоходе два года назад, когда пришла сюда, чтобы спрятать мандрагору и книгу трав. Я подозревала, что в дымоходе есть дыра, так оно и оказалось, только внутри еще лежала книга. Как только я взяла ее в руки, то сразу поняла, что это хорошая книга, но мандрагора запретила мне показывать ее, пока не придет время. Возьми ее, детка. Держи и переворачивай страницы.

Стелла взяла книгу и несколько мгновений подержала ее в руках. Да, это была хорошая книга. Она ощутила то же, что ощущала, когда несла в церковь молитвенник Викаборо — тишину и спокойствие. Потом она снова перелистала страницы, восхищаясь красотой и изяществом рисунков. На одном из них Стелла обнаружила куст горечавок, растущих около заросшего мхом камня в середине ведьминого кольца — то же, что она видела сегодня утром в поле; на другом — овец под тисовым деревом, на третьем — кувыркающегося зайца.

— Зайцы всегда так резвятся на Иванов день? — спросила она бабусю Боган.

— Конечно, детка. Иванов день — это великий день для птиц и зверей, цветов и эльфов. В это время они все веселятся. Это самое сердце тепла и роста, и все живое скачет и поет от радости. Ты сама чувствовала это сегодня утром в парке, стоя по колено в цветах и раскачиваясь в такт музыке. А теперь закрой книгу, потому что она твоя, и возвращайся в Торре к завтраку. Вот еще мандрагора и книга трав. Они тоже теперь твои. Спрячь их под плащ и возьми домой.

— Нет, мэм, нет! — отпрянув, воскликнула Стелла. — Они все еще ваши, не мои.

— Я не доживу до конца этого года, — безмятежно сказала бабуся Боган. — Мне будет спокойнее, если я буду знать, что они в надежном месте.