Она заломила руки, голос ее был жалобным и беспомощным.

– Дорогой, ну ты же понимаешь… Тогда было все иначе.

Он кивнул, ответил сдавленным от подступающей ярости голосом:

– Понимаю, дорогая.

Эльза права, в тот раз все было иначе. Собравшиеся жаждали кровавого зрелища, и если бы король вдруг не допустил поединка на том основании, что не уверен в благородном происхождении незнакомца, это вызвало бы бурю возмущения. Как среди простого народа, что собрался смотреть на схватку насмерть, так и среди всех рыцарей, королевской свиты и даже духовных лиц, что верят, будто Господь следит за поединком и в самом деле поможет правому.

Даже Тельрамунд не возражал. Во-первых, был уверен в своем превосходстве, а во-вторых, прекрасно понимал и учитывал настроения собравшихся.

Но что касается большого турнира – здесь все иначе. Приедут помериться силами не меньше сотни бойцов, и если одного-двух не допустят до схваток – накалу сражений не помешает, зато престиж турнира поднимется: значит, все-все, кто допущен, – люди благородного поведения и достойных манер.

– Мне все-таки не верится, – сказал он, – что кто-то посмеет бросить мне обвинение… Нет, что кто-то посмеет не допустить меня до участия в турнире! Посмеет даже попытаться!

Она сказала печально:

– Дорогой, уже пытаются. Эти слухи – только начало.

Лицо ее было бледным и тревожным.

На поле вблизи перекрестка больших дорог уже давно начали воздвигать крытую террасу для знатных гостей, а посреди зеленого поля еще полгода назад отгородили сперва бревнами ровный участок для конной схватки на копьях, а потом поставили три ряда скамей для простого народа.

До этого всю неделю небо оставалось чистым и ясным, но в день турнира с утра небо затянули тяжелые тучи, под которыми заметно прогибается небо, предостерегающе загремел гром, а затем хлынул проливной дождь.

Среди собравшихся сразу заговорили, что церковь то ли запрещает, то ли очень не одобряет эту жестокую потеху, ибо Господь разрешает проливать кровь только на защите своей семьи, но никак не ради похвальбы.

Лоенгрин прибыл без всякой охоты, нельзя не прибыть, хотя он так не понял почему: вроде бы не война, когда для мужчин позор уклониться.

Самая большая группа приехавших была из Тюрингии, вечной соперницы Брабанта, рослые красивые рыцари в добротных доспехах, но все-таки, как довольно переговаривались брабантцы, лучшие доспехи, лучшие оружие, лучшие кони – в Брабанте.

– И лучшие воины, – как заверил сэр Шатерхэнд гордо. – Мы это завтра докажем!.. Тюрингцам придется выкупаться в грязи!

– Очень сильные бойцы прибыли из Баварии, – сказал сэр Харальд.

– Из Саксонии тоже есть двое, – добавил сэр Диттер озабоченно. – Не люди, а быки какие-то в железе.

Сэр Шатерхэнд сказал беспечно:

– Если меня саксонец сбросит, это еще ничего. Лишь бы не тюрингец!

– Да, – согласился сэр Диттер. – Если тюрингец… гм… надо выстоять.

Дождь наполовину скрыл все краски, из яркого праздничного зрелища сделал нечто будничное, как повседневная работа, которую не хочешь делать, но надо: рыцари разъезжались на противоположные концы огороженного поля, по сигналу пускали коней в галоп, затем раздавался громовой удар, когда они на мгновение оказывались друг против друг, хоть и разделенные заборчиком, и один обычно плюхался в жидкую грязь, вырывая сиплые вопли восторга и разочарования.

Лоенгрин с Эльзой терпеливо ждали окончания дождя под плотным навесом, вода сбегает с него такими широкими струями, что Лоенгрин почти не видел подробностей схватки, но Эльза визжит в восторге, взмахивает белыми руками и выкрикивает, кто сколько получил очков за удар или поломанное копье, еще до того, как результаты объявлял судья.

Перехватив удивленный взгляд Лоенгрина, она горделиво похвасталась:

– Я дочь герцога, не так ли?

– Отец тебе все объяснил?

Она помотала головой.

– Я сопровождала отца на турниры. И знаю все приемы.

– Все? – не поверил Лоенгрин. – По-моему, их так много…

– Все, – заверила она. – Это же так здорово, когда турнир! И так всегда жаждешь, чтобы победила только наша команда бойцов. Разве не так, милый?

Он снисходительно улыбнулся.

– Да-да, мое солнышко. Это так важно!

Она сердито надула губки.

– Ну вот, хвалишь, а мне чудится, что ты надо мной смеешься.

– Не смеюсь, – заверил он. – Только улыбаюсь.

– А это не одно и то же?

– Солнышко мое, я тебя люблю!

С поля донесся новый удар железа о железо, словно столкнулись два огромных железных рака, Эльза быстро повернулась в ту сторону.

– Посмотри-посмотри!.. – взвизгнула она в восторге. – Его сбросили прямо в середину лужи!.. Как смешно, ха-ха-ха!..

Лоенгрин посмотрел, потом перевел взгляд на нее, на беснующуюся в восторге публику.

– Да-да, милая. Это очень, да.

Ту сторону поля вообще не рассмотреть из-за дождя, но и там народ, которому нечем укрыться, кроме своих шляп, не уходит, оттуда даже доносятся такие же точно вопли восторга, уж в этом-то простые и благородные едины…

На левую сторону поля выехал с поднятым забралом молодой красивый рыцарь, на щите черно-белые полосы, и ничего больше, белозубо улыбнулся зрителям. Ему подали копье, он взял с легкостью, словно соломинку, опустил забрало и сразу же пустил коня в галоп.

Лоенгрин ощутил, что и его начинает захватывать это зрелище, но посмотрел на орущих в исступлении людей, будь это лесорубы или бароны, и помотал головой, сбрасывая это сумасшествие.

А на поле рыцарь с черно-белым щитом сшибся с другим, таким же статным, у которого гербом служит вздыбленный лев.

Гремящий удар, оба пошатнулись, но в седлах удержались, потом еще раз и еще, пока тот, что со львом, не вылетел из седла.

И снова рыцарь с черно-белым щитом победно вскинул руку с копьем. Толпа восторженно ревела, из-за полосы дождя доносился слитный шум, Лоенгрин чувствовал в нем горячее одобрение, так всегда, когда появляется некто новый и побивает уже известных силачей и повергает победителей.

Сэр Шатерхэнд наклонился к Лоенгрину.

– Ваша светлость…

– Сэр Шатерхэнд?

– Не чувствуете ли жажду выйти на поле?

Лоенгрин улыбнулся.

– Под такой дождь? Вы шутите!

Сэр Шатерхэнд сказал с неловкостью:

– Да, конечно, дождь… Но другие сражаются и под дождем!

– Я не другие, – возразил Лоенгрин. – Здесь тепло и сухо, ну зачем мне выходить из-под навеса в такой ливень? И рисковать быть сброшенным в грязь?