Он пробормотал:

– Хорошо, хорошо… Я подумаю, как его отговорить. Хотя по виду он просто красавец. И фигурой просто даже не знаю… Многие женщины были бы счастливы.

Она покачала головой и прямо посмотрела ему в глаза.

– Мой господин, неужели вы не понимаете? Я могу позволить засеять свое лоно только вашему семени!.. Мне вовсе не нужен даже самый красивый! Мне нужен лучший.

Он развел руками.

– Сожалею, леди Ортруда, но я женат.

– Но неужели, – вскрикнула она жарким шепотом, – у вас нет стремления засеять своим семенем как можно больше полей, чтобы там взросли именно ваши злаки?.. Мое лоно вы сможете оросить в любой момент, когда захотите, а милая Эльза, которую я так люблю, ничего не узнает! А значит, и не потеряет.

– Господь узнает, – ответил он. – От него скрыть человеку ничего не дано… Наверное, к счастью.

– Господь милостив, – напомнила она. – И велел плодиться и размножаться. А лучше всего плодить здоровых, сильных и красивых детей, Господу это в радость! Не отказывайтесь, господин моего тела и души.

Он поклонился.

– Простите, леди Ортруда, меня ждут, я и так опаздываю.

– Это вы простите, – сказала она смиренно, – что задержала вашу светлость!

Он пошел длинными и быстрыми шагами, в мозгу мелькнуло смятенное: «Наверняка смеется мне в спину. Как же, в моду входит куртуазная любовь, в сторону отступает любовь к высокому, чистому, светлому, к Господу и его заветам.

А сэру Ваннбергу я и не знаю, как сказать такое. Если брякну, он сочтет, что преследую некие свои цели, сам имею на нее виды. Если промолчу, леди Ортруда решит, что это я не желаю соперников.

Нет уж, лучше вообще не вмешиваться. Не исключено, что леди Ортруда вообще все придумала, чтобы вбить какие-то клинья, расшатать, поссорить или хотя бы вызвать недоверие, раздражение…»

Сэр Перигейл вошел в кабинет герцога, отсалютовал и протянул молодому хозяину свернутый в трубочку желтоватый пергамент, уже не новый, побывавший во многих руках, много раз скобленный, чтобы убрать предыдущий текст и написать новый.

Лоенгрин покосился на кроваво-красные печати из сургуча, что добавляют свитку помпезности и надменности, как и туго охватывающий шелковый шнурок тоже ярко-красного цвета.

– От короля?

Перигейл широко усмехнулся.

– Нет, ваша светлость.

– А почему такая торжественность?

Перигейл сказал с подъемом:

– Это же новые правила турнира, ваша светлость! Я велел монастырским писцам сделать для вас копию, а они уж вас так уважают, что прямо и не знаю! Так расстарались, а еще и запечатали так красиво, что просто не меньше, чем послание от короля!

Лоенгрин пожал плечами.

– Хорошо, положите вот на тот дальний столик.

Перигейл переступил с ноги на ногу, отступил к тому столику, но оттуда все же спросил:

– Что, так и не посмотрите?

Лоенгрин отмахнулся.

– Там что-то особенное?

– Ну… Не думаю.

– Я тоже, – сказал Лоенгрин. – Не думаю, что турнирные правила Брабанта отличаются от тех боев, в которых мне уже довелось участвовать. А вот систему взимания налогов в самом деле менять нужно срочно…

Перигейл развел руками.

– Боюсь, вас не очень как бы поймут. Взимание налогов можно оставить на управителя, вы же благородный человек, ваша светлость! Вы должны соответствовать ожиданиям…

Лоенгрин откинулся на спинку кресла, провел устало по глазам ладонью.

– Да, ну ладно, давай посмотрим.

В глазах начальника стражи блеснул жадный интерес, но Лоенгрин ничего не добавил, с хрустом сломал печати, щедро усыпая пол красными крошками.

Перигейл застыл в ожидании, Лоенгрин медленно развернул свиток.

– Ого, – воскликнул он сразу же, – да тут чтения на трое суток!

Перигейл развел руками.

– Ваша светлость, король издал много указов, постановлений и даже законов насчет турниров, но все они, без сомнения, известны вашей светлости. Я велел писцам вынести отдельно те изменения, что добавились за последний год. Это касается, кого исключать и кого вообще не допускать на турнир. Правила ужесточаются, сэр Лоенгрин!.. С этого года король старается навязать рыцарям, чтобы сражались только копьями без острых наконечников, а мечами – чтобы только специально затупленными.

Лоенгрин кивнул, продолжая читать.

– Давно пора, – буркнул он. – На турнирных полях гибнет больше храбрецов, чем в войнах при защите королевства.

Лицо Перигейла дернулось, глаза расширились.

– Короля понять можно, – пробормотал он, – но такое ограничение рыцарских прав и вольностей вызовет неудовольствие…

– Кто-то должен это сделать, – проворчал Лоенгрин. – Не этот король, так другой…

– Будут протесты.

– Никакой король их не хочет, – согласился Лоенгрин, – но… если надо?

Он читал внимательно, наконец кивнул, отпуская Перигейла. Тот снова отсалютовал, вышел, осторожно прикрыв дверь. Лоенгрин выхватывал глазами куски текста, это знакомо, это знакомо тоже… ага, вот, наконец, о самих участвующих:

«1. Дворянин или рыцарь, сказавший или сделавший что-либо противное католической вере, исключается из турнира, и если, несмотря на преступление, он будет домогаться участия, основываясь на знатности своего происхождения, то да будет он сильно побит и изгнан другими дворянами.

2. Кто не дворянин по отцу и матери, по крайней мере в третьем колене, и кто не представит свидетельства о своем воинском звании, тот не допускается в число сражающихся.

3. Кто изобличен в вероломстве, тот со стыдом изгоняется с турнира, а гербы его бросаются и попираются участниками турнира.

4. Кто учинит или скажет что-нибудь противное чести короля, своего государя, тот да будет побит посреди турнира и с позором выведен за барьер.

5. Кто изменит своему государю-повелителю или покинет его в битве, предательски убегая, возбуждая смятение в войске, сражаясь из злости или вражды со своими вместо нападения на неприятеля, если только такое преступление будет доказано, – да будет примерно наказан и изгнан с турнира.

6. Кто употребит в дело насилие или оскорбит словами честь или честное имя дамы или девицы, да будет побит и изгнан с турнира.

7. Кто подделает печать свою или чужую, кто злоупотребит, или нарушит, или даст ложную клятву, кто учинит что-либо недостойное, кто похитит что-либо из церкви, монастыря, часовни или другого священного места и кто осквернит их, кто притеснит бедного, вдову и сироту или силой отнимет у них собственность, вместо того чтоб их наградить, поддержать и поберечь, – да будет наказан по законам и изгнан из общества, участвующего в турнире.