Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да обычно, вроде «Ночной лианы». Но публика особая… Раз уж ты сбежала, то он пригласил меня прийти туда вечером…
— И ты пойдёшь?
— А ты как думаешь? Лучше засыхать в одиночестве? Хотя это ничего не значит ни для него, ни для меня. Эхо былых страстей. Крона засохла, а корни видишь, всё живут. Иногда бывает, и побег может стать новым деревом. Но это не тот случай. Животное всегда помнит тот источник, из которого пить всегда слаще, и то и дело возвращается туда. Чтобы замутить его своей несытой пастью и опять удалиться, ничуть не беспокоясь о его дальнейшей сохранности…
— Зачем же пойдёшь?
— Не решила ещё, — буркнула она, темнея нежно — розовым лицом.
— У него настолько жестокое лицо, что я не понимаю тебя. Вот уж кто опасен…
— Не свисти ты! Он опасен только государственным преступникам, но уж никак не мне. Если бы ты знала, как был он хорош прежде! А говоришь, помнишь его. Ничего ты не помнишь!
Мы пришли в одно милое местечко, называемое «Сладким уютом», оно же «Дом для лакомок». Он имел два этажа, разукрашенный разноцветными окнами и мозаичными медальонами на стенах, внутри которых цвели неувядаемые керамические цветы и застыли в неподвижном полёте беззвучные птицы. Всё здание было похоже на слоёный гигантский торт и благоухало так, что можно было насытиться одним лишь запахом. Верхний этаж предназначался для самых дорогих клиентов, первый уже дешевле, а открытая площадка, примыкающая к самому дому, была доступна и для тех, у кого немного денег. Мы сели за столик на улице под тентом. Ифиса заказала мне мои любимые бомбочки, пропитанные нектаром сладких цветов и украшенные белыми цветами из густых белейших сливок. Я стала их жадно поедать, наскучавшись по их бесподобному вкусу. Ифиса смотрела с улыбкой:
— Ну, ты и лакомка! — сама она лизнула лишь край сливочного великолепия и застыла в печальной отрешённости. — Если будешь много есть, то станешь настоящей уже бомбой, как и я. «Секс — бомбой», — добавила она с усмешкой.
— Это что значит? — спросила я.
— Надо бы узнать у того, кто это слово придумал. Видела его? Мужа Гелии. Как быстро удрал от меня.
— Почему от тебя? — удивилась я, — просто уехал. Гелия сказала, что он где-то далеко.
— Врёт он ей всё. Чтобы её отследить и задать трёпку. Трудно понять их игры друг с другом даже мне. Он же всё давно знает. Я уверена. У них странные отношения, не находишь?
— Не знаю, — я не хотела обсуждать Гелию.
— Когда я подошла, он обрадовался, решив, что я только тем и занята, что отслеживаю его пути…
— Почему обрадовался? — опешила я. — Разве он тебе друг?
— Я хотела сказать, что он вообразил, будто Гелия дала мне задание на его отслеживание, — неловко выкрутилась Ифиса. — Но ты же сама видела, какие влиятельные мужчины есть у меня, до которых этому Руду не дотянуться по своему положению вовек!
— Я видела только одного. Или у тебя вся Коллегия Управителей в близких друзьях? Как же твой Ал-Физ тебя не ревнует? Я слышала, что он очень щепетилен даже в отношении тех женщин, кого выбирает себе для лёгкого увлечения…
Ифиса ничего не ответила, проигнорировав грубый намёк со стороны девчонки, — Не знаю, чего Гелия в него вцепилась, когда могла бы укрыться за уже настоящим покровителем, не то, что этот безродный.
— Как думаешь, зачем он говорит Гелии, что его не будет в столице очень долгое время?
— Так. Хочет разведать ситуацию. Ведь Гелия сейчас отплыла в край любовных радостей. Вдруг он будет её искать? Да подарит Надмирный Свет своё укрытие Гелии и твоему брату.
— Надмирный Свет никогда не покровительствует блуду! — вставила я, воспроизведя тон своей строгой бабушки. — То, на что Мать Вода смотрит благосклонно, Надмирный Свет отвергает, если любящие не прошли через ритуал в его Храме и не зажгли зелёный огонь в драгоценной чаше. Потому и запретили старый культ Матери Воды, что посчитали его распутным… а в действительности-то людям всего лишь предоставляли свободу выбора того, к кому и влечёт. Здоровое потомство рождается лишь от сильного влечения между любящими…
— Не кончится эта ложь добром, — продолжала вздыхать Ифиса, не слушая меня. — Лучше бы она всё ему сказала. Ну, пока, моя сладкая сливочная бомбочка!
Усмехаясь, она встала. После её ухода я доела и её сливочную бомбочку, и крошки не оставила. Покидать место за столиком не хотелось. Хотелось сидеть и ни о чём не думать. Хотелось только одного — летать, как лишенная раздумий птица, и быть наполненной этой самой бессмысленной радостью полёта. Разве что иногда отвлекаясь для того, чтобы поклевать, повсюду тут рассыпанные неряшливыми мечтательницами, вроде меня, сладкие крошки.
Как я не шла, а бежала в раскрытые объятия судьбы
Рассыпанные неряшливыми мечтательницами, вроде меня, сладкие крошки по всем полам в квартире Гелии, надо было бы подмести. Нет уж, поправила я себя, они как раз являются кем-то противоположными мне, пусть и мечтательницами, но корыстными и распутными. Накануне я как-то не удосужилась заглянуть в прочие комнаты, где ночевали временами приятельницы Гелии, а там, как и обычно, царил беспорядок. Актрисы и прочие нарядные весёлые девушки из околотеатрального мира, — танцовщицы, красивые статистки из массовок не только там время от времени спали, но и наслаждались своими пиршествами совместно с приятелями. Они превращали в гостевые постели атласные диваны, созданные только для украшения, но уж никак не для того, чтобы на них немыслимо распоясываться. Бывало и такое, к сожалению. Некоторая мебель, необратимо уже подпорченная, расшатанная и затёртая, заляпанная пятнами от пролитых соков и жирных закусок, просто выбрасывалась, так что иные комнаты и вовсе пустовали. Но и там порой навязчивые гости спали на полу, притащив туда ковёр или плед. Это было какое-то подобие весёлой гостиницы временами, где галдели, ели-пили и перемещались зачастую неизвестные мне лица. Если Гелия позволяла, если сама Ифиса — блюстительница была бессильна, то что могла я? А я, поскольку не являлась наёмной уборщицей огромной квартиры, занимающей половину этажа огромного дома, навела порядок только там, где находилась сама, чтобы не сидеть в бытовой грязи. Целый день я без цели и всяких занятий бродила по квартире Гелии, пребывая всё в том же душевном напряжении и ожидании.
Он пришёл ближе к вечеру с таким загадочно-торжественным выражением лица, будто припас для меня в подарок целое имение, не
