Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как же так? — удивилась я.
— Чужая женщина Айра теперь ей мать, а не я. Как-то раз я всё же решила увидеть Финэлю — няню, как ты мне тогда посоветовала, помнишь? Передала через одного человека, что жду её в одном простонародном доме яств. Она пришла. Она добрая невероятно. Поплакали мы, я детям подарки передала, только чтобы она не говорила, что от меня. Финэля мне рассказала, что Айра любит мою дочь как родную. Это её и тягота, и радость тоже. Знаешь ли, у неё одни сыновья, а двое из них тоже мои. Но и они считает её матерью, а не меня.
— Что? — я едва не поперхнулась, — ты рожала три раза? Как возможно такое, если ты выглядишь столь безупречно?
— Природа такая крепкая и плодовитая у меня, должно быть.
— Ифиса, как могла ты разрешить чужой Айре забрать детей, родных тебе!
— Да ты сущее дитя по разумению! Кто и о чём меня спрашивал? Кто я, а кто Ал-Физ! Меня саму-то выбросили в мусорную яму, можно сказать, где я едва и не пропала в собственном безумии… — она обхватила себя руками за плечи, страдальчески исказив лицо. Но с усилием не заплакала, — Ах, Нэя… лишь твоё неведение и оправдывает тебя… мне так больно об этом помнить, а не помнить невозможно… Если бы ты могла понять, что это такое… ни единого дня не бываю я счастливой… вся жизнь сплошное лицедейство…
Она оказалась вовсе не лёгкой и порхающей по жизни «певчей птицей», — таковой была одна из её множества ролей для внешнего зрителя. Я по возрастной глупости затронула, как оказалось, больной нерв её души. Сожалеющим жестом я прикоснулась к её плечу, — Прости меня, Ифиса!
— Не будем о том, что сама я давно уже не вспоминаю, как не вспоминает никто позапрошлогодний и выветрившийся из памяти страшный сон. Если нет мужа, кто же позволит женщине растить детей? Я любила Ал-Физа много лет. Да что толку? Одна, а мне за тридцать уже. Всё оказалось безнадёжно. Я сделала ставку не на ту фигуру. Смотри, не повтори мой печальный опыт. Надо было сделать, как делали умные женщины. Они заключали браки понарошку. Платили деньги какому-нибудь сброду и шли в Храм Надмирного Света к жрецу.
— Это же проступок, за которым последуют несчастья! — я повторно чуть не захлебнулась напитком от возмущения. — Нельзя обманывать Надмирного Отца.
— А то, что твоих родных детей будет растить чужая тётя, не проступок? Не мука для любящей матери? Я бы разве не смогла сейчас растить своих детей? Если уж даже фабричные в своих простых домах или провинциальные труженики их растят. То представь, сколько всего могла бы дать им я. Но теперь, как нарочно, Надмирная Мать не дает мне счастья родить. Когда я вернула себе ум, я утратила способность к деторождению. От переживаний, думаю. Как-нибудь я расскажу тебе грустную повесть о том, как на почве любовных ненастий в молодости утратила разум. Не метафорически, а буквально! Меня излечил один волшебник, чьего имени я тебе также не назову. Таковым было условие. Я вернулась в театральную среду, стала циничной и ядовитой, зато весьма устойчивой к любым агрессивным воздействиям.
— Ты добрейший человек, Ифиса! Ты лучшая среди тех, кого я встречала. Не наговаривай на себя.
— Это лишь потому, что мы не грызёмся с тобою за хлеб насущный, бросаемый свыше на сцену жизни для прокорма. У нас с тобою разные сцены для творчества, и мы не являемся конкурентками за чьё-то очень значимое внимание и восхищение, что тоже хлеб.
— Мне невозможно принять такие представления, — ответила я. — Жить бы расхотелось.
— Таким тончайшим душам, Нэя, как у тебя, тут и не место. Только ценя тебя как чудесную искреннюю девушку, даю совет — беги отсюда! Жизнь, по счастью, многообразна, а континент велик. Ищи себе поскорее работящего доброго мужа и рожай детей. Богатство — чушь, счастье только в любви.
Она отвлекла меня от собственных переживаний, не дав времени для обдумывания чего-либо. Она ввалилась и заполнила собою и внешнее, и внутреннее пространство тоже.
— Почему ты спишь голая? — строго спросила она, глядя на мятое ночное платье на полу и на меня, кутающуюся в плед.
— Жарко было, — солгала я.
— Оно и видно, ты же стучишь зубами от холода. Одевайся! — добавила она строго. И пока я одевалась, с интересом рассматривала мою фигуру.
— Ты очаровательна, но нельзя сказать, что идеальна в своих пропорциях, как Гелия, или была я в юности. Ты унаследовала невысокий рост и хрупкое сложение своего отца. Подобные утончённые девушки редкость и сущее удовольствие для глаз. Только вот не посоветовала бы я тебе рожать в будущем с такой-то фарфоровой фигуркой. Да и к чему тебе эти дети? Найди достойного ценителя и живи себе, как поступают иные аристократки. Балуют себя, лелеют и холят, а приёмных детей, в которых, как известно, недостатка нет, воспитывают няни. Я никогда не желала становиться матерью, да вот Ал-Физ потребовал, чтобы у него непременно были дети от меня. Он настолько был одержим этой идеей, оставить после себя как можно больше потомства… Я и послушалась, а как зря! Ты можешь при желании вскружить не одну голову. Главное найти эту голову, не бедную и не слишком сложную. Попроще всегда лучше, а уж побогаче, само собой разумеется.
— Только что говорила, что богатство — чушь!
— Оно не должно быть жизненной целью, вот что я хотела сказать.
— Ифиса, ты любила бы Ал-Физа, будь он беден?
— Если бы ты знала, как я мечтала когда-то о том, чтобы он был простым и бедным парнем. Ведь тогда мы не разлучились бы ни за что! Я любила бы его в стогу скошенной травы, в простецкой хижине, на прогретом за жаркий день вечернем берегу реки после сладостного купания вместе. После совместных и нелёгких трудов как вкусен был бы наш честный хлеб! А дети рядом… — она задохнулась. Мы надолго замолчали.
Наконец она сообщила о цели своего визита, — Ты должна будешь после занятий в Школе опять остаться здесь. Видишь ли, Гелия будет с Нэилем. У него увольнительная. Они не хотят терять такой возможности, пока бдительное и суровое око где-то там скрылось в неизвестности. А дорого бы я дала, чтобы постичь тайны того, кого она по загадочной для меня причине держит и не отпускает.
— Почему?
— Просто дурит из-за желания ощутить
