Все изложенные наблюдения приводят к выводу о том, что максимальный объем претензий, выраженный в «первом» списке, относится ко времени, непосредственно предшествующему походу Ивана III на Новгород в 1477 г. Следовательно, и сборник, включающий этот список, был приготовлен именно к этому походу, отражая те минимальные намерения, с которыми московский великий князь начал свое наступление на боярскую республику, оказавшееся последним. В сборнике нет тех раздельных хронологических пластов, наличие которых предположил Л. В. Черепнин, как нет в нем и ориентации каких-либо групп документов на цели походов 1471 и 1475 гг. Напротив, самый поздний «первый» список Двинских земель содержится в начальной части сборника, так же как и уставная грамота Двинской земле 1397 г., обосновывающая те претензии, которые включены в позднейшие два списка. Единственный документ, предназначенный для похода 1471 г., – «третий» список Двинских земель – оказался во второй части сборника, которую Л. В. Черепнин связывал с походом 1475 г.

Невозможно связать этот сборник и с подготовкой похода 1475 г. Выйдя из Москвы 22 октября 1475 г. в свой «мирный» поход, Иван III был в Новгороде 23 ноября и оставался там только до 26 января; последний пир был ему дан 14 января 1476 г., «а которые посадники и тысяцкие не успели пиров чинити на великого князя, а те все с дары приходили бити челом великому князю, чем было его на пирах дарити». «Февраля 8, в четверг, въехал князь велики на Москву утре пред обеднею»[778]. Между тем в составе сборника имеется копия документа, составленного 6 апреля 1476 г., т. е. тогда, когда Иван III уже был в Москве по окончании похода[779].

Ориентация сборника на подготовку похода 1477 г. очевидна. Сборник в том аспекте, который нас интересовал, обосновывает претензии великого князя на двинские и задвинские земли, что составляет существенную часть политической программы этого похода. В самом деле, претензии Ивана III на Двинские земли оставались лишь претензиями до окончательного покорения Новгорода. Единственное, чего он добился на предыдущих этапах борьбы, – подтверждения юридической принадлежности ему пинежских и мезенских земель, промененных новгородцами на старые «ростовщины» еще при Василии Темном, и важских волостей Емская гора и Кирии горы, также полученных еще великим князем Василием Васильевичем. Естественно поэтому, что вопрос о Двинских землях снова возникает во время последних переговоров с Новгородом в Паозерье. 8 января 1478 г. великий князь «тем их пожаловал, что имати ему одинова на год дань с сохи по полугривне со всех волостей Новугородских, и на Двине, и в Заволочье, на всяком кто ни пашет землю, и на ключникех, и на старостах, и на одерноватых»[780]. 13 января «говорили им о пригородех, и о Двине и о Заволочьи, что пригородом всем, да и Двиняном, и Заволочаном, крестное целование Новугородское с себе сложити, а целовати им на великих князей имя»[781]

* * *

Разница в происхождении и юридическом состоянии великокняжеских вотчин, полученных у Новгорода Василием Темным в качестве старых «ростовщин» и завоеванных Иваном III вместе со всей Новгородской землей, наглядно отражена в духовной грамоте великого князя Ивана Васильевича, составленной в 1504 г. По духовной все рассмотренные выше земли завещаются преемнику Ивана III – великому князю Василию Ивановичу, однако в виде двух раздельных массивов, первый из которых в целом наименован «ростовщиной»: «Да в Заволотцкои земле Ростовщину: Пинега, и Кегрола, и Чякола, Прьмъские, Мезень, Немъюга, Пильи горы, Пинешка, Выя, Тоима, Кирьи горы, Емъская гора на Вазе со всем, и Онтонова перевара, Корболскои остров, Шогогора, Керчела, Сура поганая, Лавела, и с-ыными месты, что к тем волостем потягло»[782]. Здесь легко опознается тот объем волостей, который был впервые передан Москве после Яжелбицкого соглашения, а затем, после новых захватов, затребован и получен Иваном III в 1471 г. Если в 1471 г. по незнанию не поднимался вопрос о Емской горе, то это в конечном счете не могло изменить ее юридического состояния, определившегося при Василии Темном. Именование пинежских и мезенских земель в духовной Ивана III «ростовщиной» наиболее убедительно подтверждает выдвинутый выше тезис о промене настоящих старых «ростовщин» на эти земли.

Во второй массив входят земли, перешедшие под суверенитет Москвы вместе со всем Новгородом: «Да сыну же своему Василью даю Заволотцкую землю всю, Онего, и Каргополе, и все Поонежье, и Двину, и Вагу, и Кокшенгу, и Велскои погост, и Колмогоры, и всю Двинскую и Заволотцкую землю»[783].

Такое же разделение заволоцких волостей сохраняется и в духовной грамоте Ивана IV, составленной в 1572 г. Все эти волости завещаются великому князю Ивану Ивановичу, но опять в виде раздельных массивов: «Да в Заволоцкои земли Ростовщину: Пенегу, Керчму, Прьмские, и Мезень, Немью, Пильи горы, Пенешу, Выу, Тому, Кур-Горы, Елаская гора на Ваге со всем, и Онтакова перевара, и Карыалскои остров, и Шалга-Гора, Корчала, СураПаганая, Лавела, и с иными месты, что к тем местам потягло»[784]; «да ему жь даю Заволоцкую землю: Онего, и Каргополе, и все Поонежье, и Двину, и Вагу, и Коншегу, и Великои погост, и Холмогоры, и всю Двинскую землю, как было при мне»[785]. Духовная известна только по списку начала XIX в., все многочисленные ошибки в наименовании географических пунктов принадлежат в ней переписчику.

Резюмируя изложенные наблюдения, хотелось бы подчеркнуть следующее.

Двинские устремления Москвы были теснейшим образом связаны с подчинением великим князьям Белоозера и Ростова. С переходом в московское подчинение этих княжеств их земельные владения на севере подпадали под московский суверенитет, что создавало повод для вмешательства великих князей в те конфликты, которые возникали из-за внедрения новгородцев в «ростовщины» и «белозерщины». Суверенные права Москвы в районах таких конфликтов расширялись по мере присоединения Белоозера в 80-х годах XIV в., покупки Сретенской половины Ростова в первой половине XV в., перехода на московскую службу отдельных ростовских князей младшей линии и, наконец, приобретения Борисоглебской половины Ростова в 1474 г. Эта последняя акция наиболее существенно вооружила Ивана III для создания политической программы земельных требований у Новгорода, включивших претензии на все заволоцкие земли. Однако такая программа выглядит и весьма ограниченной сравнительно с теми результатами, которые принес Москве поход на Новгород в 1477 г. Очевидно, что, организуя этот поход, Иван III не рассчитывал на столь решительный успех, приведший к ликвидации боярской республики, которая пала не только из-за военного поражения, но и в силу внутреннего политического кризиса олигархической власти бояр, ставшего главной причиной поражения.