В парке листья клена посверкивали на свету позолоченными прожилками. Матильда гуляла так долго и чувствовала себя такой потерянной, что, когда пришла домой, ее колени подкашивались, а на кончике языка осела непонятная горечь. Она достала одну полосочку из пачки в двадцать штук, которую прятала в полотенцах.

Пописала на нее. Подождала. Выпила полную бутылку воды.

Она повторяла процедуру снова и снова, и каждый раз полосочка терпеливо повторяла ей «да» плюсиком.

Она скомкала полосочки и швырнула в пакет, а пакет засунула так глубоко в мусорное ведро, как только могла.

Она услышала, как вошел Лотто, и поскорее ополоснула покрасневшее лицо и глаза холодной водой.

– Привет, детка! – крикнул он. – Как прошел день?

Он болтался рядом, рассказывая о прослушивании, какой-то рекламной ерунды, в которой он, честно говоря, даже не хотел участвовать, потому что это, в конце концов, просто унизительно, зато он видел там парня из сериала, который шел в конце семидесятых, может она помнит его, забавный тип с вихром и оттопыренными ушами?

Матильда высушила лицо, зачесала пальцами волосы и примеряла перед зеркалом улыбку до тех пор, пока она не перестала казаться ей такой пугающей. Она вышла, все еще в пальто, и сказала:

– Я собираюсь сходить за пиццей.

– Средиземноморской?

– Ага.

– Обожаю тебя до мозга костей.

– И я тебя, – ответила она, не поворачиваясь.

Она закрыла входную дверь и опустилась на ступеньки лестницы, ведущей в квартирку леди наверху, а затем откинулась на спину и закрыла руками глаза.

Что же ей делать, что делать, что?!

Нос Матильды потревожил сильный запах чьих-то ног. Она увидела на ступеньках рядом с собой пару поношенных вышитых тапочек.

На Матильду смотрела Бетти, соседка сверху.

– Пойдем, – сказала она со своим чопорным британским акцентом.

Словно во сне Матильда последовала за ней наверх. Кошка прыгнула на нее, точно маленький клоун. Квартира старой леди оказалась на удивление чистой, пожалуй, даже слишком чистой, обустроенной в стиле середины века. Стены были ослепительно-белыми. На столе стоял букет из листьев магнолии, на каминной полке пылали три бургундские хризантемы. Все это было, мягко говоря, неожиданно.

– Присядь, – сказала ей Бетти, и Матильда села, а сама хозяйка исчезла в квартире. Спустя пару мгновений она вернулась с чашкой горячего ромашкового чая. LU Petit Écolier Chocolat Noir[53].

Попробовав его, Матильда тут же мысленно вернулась на школьный двор, к свету, брызжущему сквозь листву деревьев в полумраке, и к острому перу своей ручки.

– Не могу винить тебя. Я тоже никогда не хотела детей, – сказала старушка, глядя на Матильду поверх своего длинного носа. К ее губам прилипли какие-то крошки.

Матильда моргнула.

– Я жила в то время, когда мы толком и не знали ничего. И выбора у нас не было. Я принимала душ с лизолом. Какой ужас, правда? В мое время над магазинчиком жила одна леди с очень тонким ножом. Это было ужасно. Я хотела умереть. Да и могла, в общем-то, с легкостью. Но вместо этого я обрела дар бесплодия.

– Господи, – сказала Матильда. – Я, что, говорила вслух?

– Нет.

– Тогда откуда вы узнали? – спросила Матильда. – Я сама толком не уверена…

– Считай, что это моя особенная способность, – сказала Бетти. – Это видно по тому, как женщина себя ведет, как она ходит. Я много раз попадала в неловкое положение, открывая эту правду тем, кто не очень-то хотел ее знать. Не самый приятный сюрприз. В твоем случае мне совершенно ясно, что срок около двух недель.

Они просидели вместе до вечера. Матильда разглядывала хризантемы, а о чае вспомнила, только когда он почти остыл.

– Прости меня, – сказала Бетти. – Но, с моей точки зрения, ребенок – не худшая вещь в мире. У тебя есть муж, который тебя обожает, работа и место, где можно жить. Тебе на вид уже почти тридцать, возраст вполне приличный. Ребенок не станет худшей вещью в этом доме. Я могла бы приглядывать за ним время от времени, у меня была няня шотландка, я у нее многому научилась, стишкам например. Энити-фенити-фикети-фег. Ой, нет, прогуляюсь по полю из редьки[54]. так правильно? Буду портить его печеньем, когда он, конечно, сможет есть печенье. Да, определенно, это будет не худшая вещь.

– Это будет худшая вещь, – сказала Матильда. – Это будет нечестно по отношению ко всему миру. И к ребенку. И, кстати, мне только двадцать шесть.

– Двадцать шесть! – воскликнула Бетти. – Да твое чрево уже почти что антиквариат! Твои яичники уже начинают портиться. Да и потом, ты, что, думаешь, что родишь какого-нибудь монстра? Гитлера? Ради бога, посмотри на себя! Ты выиграла генетическую лотерею!

– Вы смеетесь, – сказала Матильда. – Но мой ребенок родится на свет с когтями и клыками.

Бетти уставилась на нее.

– Я просто хорошо скрываю свои, – пояснила Матильда.

– Не мне тебя судить, – сказала Бетти.

– Это точно.

– Я могу тебе помочь, – добавила она. – Не спеши рвать на себе волосы. Я тебе помогу. Ты не останешься с этим один на один.

– ЧЕРТ ВОЗЬМИ, Я ДУМАЛ, ПРОШЛО УЖЕ МИЛЛИОН ЛЕТ, – сказал Лотто, когда она вернулась с коробкой пиццы в руках. Он был так голоден, что не взглянул на нее, пока не съел подряд четыре куска.

Она к тому моменту уже нацепила на себя маску.

Ночью Матильде снилось то, что оживает только во мраке. Какие-то извивающиеся слепые черви с жемчужно-белыми, блестящими, испещренными голубыми венками телами. Скользкие и мокрые.

Она всегда терпеть не могла беременных. Троянские лошади.

Страшно представить, что внутри человека может быть другой человек. Отдельный, переваривающий свои собственные мысли мозг. Позже, в продуктовом, Матильда видела женщину, раздутую почти до предела, которая была занята поисками леденцов на одной из верхних полок. И попыталась представить, каково это – иметь внутри человека, которого ты при этом не проглотил целиком. Каково это – не быть обреченным с самого начала.

Женщина недовольно огляделась и уставилась на Матильду, которая, по ее мнению, была огромной, ну или, по крайней мере, достаточно высокой, чтобы дотянуться. А затем выражение ее лица сменилось на то, которое Матильда больше всего не любила в беременных женщинах.

Показная невинность.

– Я могу вам помочь? – спросила она карамельным голосом.

Матильда круто отвернулась.

В ту ночь она поднялась с постели, оставив в ней сладко и мирно спящего Лотто, взяла бутылку рома и поднялась в квартиру Бетти. Она стояла перед дверью, не решаясь постучать, но Бетти все равно открыла. На ней была грязная сорочка, седые волосы спутались в вихры.