чтобы разговаривать на одном языке с тем, кого я любила, как мне казалось, больше жизни. Но мне это не помогло. Мы так и не научились понимать друг друга.

— Это бывает, — кивнул доктор Джейсон с важным видом, за которым он скрывал непонимание того, что происходило на его глазах. — Как говорят в медицине, клинический случай.

— Но я все еще надеюсь, — тихо сказала Лиз. — Contra spem spero. Надеюсь вопреки ожиданию. Пусть не мы с тобой, Фергюс. Но наши внуки…

Она не договорила. Но Фергюс не слышал ее и не переспросил.

— Как мои дела, доктор Джейсон? — спросил он. — Когда я смогу освободиться от вашей опеки?

— Опасаюсь, что намного раньше, чем я это смогу позволить, — жизнерадостно улыбнулся никогда не унывающий толстяк. — Операция прошла успешно, мне удалось извлечь нож из груди, не повредив сердца. Но осложнения возможны. Более точно я скажу после осмотра.

— Мне выйти? — спросила Лиз. Голос ее дрожал от сдерживаемых слез.

— Я не осмеливался об этом просить, — ответил доктор Джейсон, лучезарно улыбнувшись. — Но раз вы сами предложили…

Лиз вышла из спальни, прикрыв за собой дверь. Перед уходом она бросила взгляд на старинный пузатый шкафчик, стоявший в углу. В его дверце торчал маленький золотой ключик, который обычно висел у нее на шее. Без этого ключика Лиз чувствовала себя неловко, ей словно чего-то не хватало. Но возвращаться она не стала, чтобы ничего не объяснять. Она знала, что Фергюс подмечает любые мелочи и от него ничего нельзя скрыть. Однако время, чтобы раскрыть эту тайну, еще не пришло. Едва ли Фергюс мог даже предполагать, что она сохранила когда-то подаренное им кольцо. Это была их помолвка, которая так и не завершилась венчанием в церкви.

Единственное, что за минувшие годы Лиз так и не выяснила, это то, венчаются ли эльфы в церкви. Или они совершают языческие обряды, вступая в брак. Она не могла переступить через что-то очень важное в своей душе, чтобы задать этот вопрос тем, кто на него смог бы ответить. И, подобно лисице из басни Эзопа, отошла от этой тайны, сказав самой себе, что виноград зелен.

Выйдя в соседнюю комнату, Лиз опять подошла к окну. Отсюда она могла наблюдать за садом, по которому гуляли Оливия и Альф. Они держались за руки и изредка целовались, думая, что их никто не видит. Они были счастливы. И Лиз не собиралась нарушать их счастье так долго, насколько это было возможно. Она не сомневалась, что весть о скорой неизбежной смерти Фергюса станет для них настоящим горем.

Из спальни вышел доктор Джейсон. Лиз обернулась, взглядом спрашивая у него ответа. Но толстяк отвел глаза, как будто был в чем-то виноват перед ней, и скорбно покачал головой.

— Медицина бессильна, — сказал он. И бесхитростно добавил: — Даже я в этом случае ничего не могу изменить. Рана от ножа в сердце — с этим могучий организм Фергюса справился бы, хотя мне совершенно непонятно, как ему удалось не умереть сразу же. Но беда в том, что лезвие ножа было отравлено. Я говорил вам, Лиз. Я сделал анализ, и мне удалось выяснить, что это яд кураре.

— Кураре? — тихо переспросила Лиз, но только для того, чтобы не молчать. Она все это уже знала.

— Да, — кивнул доктор Джейсон с видом знатока. — Это опаснейший в мире старинный южно-американский стрельный яд, приготовляемый, главным образом, из коры растения Strychnos toxifera. Индейцы Гвианы и реки Амазонка смазывают им концы стрел. Животное при ранении такой стрелой теряет подвижность и погибает от остановки дыхания.

Доктор Джейсон развел руками и с искренним недоумением воскликнул:

— Не понимаю, как человеку могла прийти в голову столь изощренная мысль!

Лиз обеспокоенно оглянулась на дверь спальни и приложила палец к губам.

— Тише, доктор! — взмолилась она.

— Вы правы, — согласился тот. — В конце концов, нельзя исключать чудо. Это, конечно, антинаучно, но вынужден признать, что чудеса в нашей жизни бывают.

Однако глаза доктора Джейсона противоречили его словам. И Лиз видела это.

— Когда это может случиться доктор? — спросила она и прикусила нижнюю губу, чтобы не разрыдаться.

— Яд проник в кровь и ведет свою разрушительную работу, отравляя сердце, легкие, мозг и другие жизненно-важные органы, — ответил доктор Джейсон. — Я думаю, что еще сутки. Может быть, учитывая могучий организм и удивительную жизнестойкость Фергюса, агония затянется на два-три дня. Но не больше.

Лиз глубоко вздохнула. Но когда она подняла голову, слез в ее глазах уже не было.

— Я могу пройти к нему?

— Да, — кивнул доктор Джейсон. Он охотно отклонил бы просьбу Лиз, но сказать другое в этой ситуации было бы слишком жестоко. — Но сразу же зовите меня, если заметите ухудшение.

— Непременно, доктор, — надменно произнесла Лиз, думая о своем. — А вы пока можете пройти в отведенную вам комнату и переодеться, если у вас есть, во что. Гонг к обеду через полчаса.

Доктор Джейсон знал, что хозяйка замка не хотела напоминать ему о непреодолимой разнице в их общественном положении, это вышло невольно. Но все равно почувствовал себя уязвленным. Однако привычно скрыл это. Всю свою жизнь Джейкоб Джейсон страдал от мысли, что он плебей. Он хотел бы родиться аристократом, иметь замок, слуг и прочее, что прилагалось к этому. Но ему приходилось утешаться тем, что он гениален. Над вопросом, обменял бы он свою гениальность на аристократические корни, предложи ему это некто всесильный, Джейкоб Джейсон старался не задумываться. Но только из опасения предать то единственное, что ему дала природа. Предать, не получив за это награды — это было бы непростительно глупо для такого умного человека, как он.

— Я переоденусь, с вашего позволения, — сказал доктор Джейсон и, гордо подняв голову, вышел из комнаты. Несмотря на обиду, отказываться от обеда он не собирался.

Лиз с удивлением посмотрела доктору вслед, но забыла о его существовании, как только за ним закрылась дверь. Она еще раз глубоко вздохнула, словно набираясь мужества, и, предварительно постучав, вошла в собственную спальню, которую она без раздумий отдала Фергюсу, когда его принесли в замок. Она отдала бы ему и больше, но знала, что он отказался бы. Он не принял бы даже ее спальни, если бы не потерял сознания.

— Привет, Фергюс! — весело произнесла она, входя. — Помнишь меня?

Кожа на лице и руках Фергюса, лежавших поверх одеяла, уже начала приобретать синюшный оттенок, как это обычно бывает при нарушении кровообращения. Сумрак окутывал комнату. В проеме окна виднелось темное небо с пятнами грозовых облаков. Фергюс поднял глаза, и Лиз увидела в них