– Кажется, твоему другу нехорошо, – позвал он второго нежеланного гостя, который в момент удара нагнулся за тяжелым дорожным сундуком и не видел, что произошло. Его отца в этот момент уже не было.

– Рокко? – Носильщик повернулся к своему спутнику. – Рокко! Что с тобой?

Слезы текли по щекам вышибалы. Он дрожал всем телом.

– Рокко, скажи что-нибудь!

Милан спокойно оделся, наблюдая, как второй парень заботится о Рокко. Вышибала медленно пришел в себя. Он сидел на полу, задыхаясь, пока Милан надевал свои парусиновые туфли и думал о Фелиции. Еще несколько часов, и все закончится.

Он открыл окно. Пьяцца Синтия была серой в раннем утреннем свете. Перед палаццо стояла закрытая повозка, построенная из тяжелых балок. По внешнему виду она напоминала небольшой домик со сводчатой крышей. Только в двери, через которую можно было попасть внутрь, находилось небольшое окошко. На Милана повозка произвела впечатление темницы на колесах. «Но я терпеливо снесу все, что меня ожидает, – подумал юноша. – Главное, чтобы Фелиция была в безопасности».

Однако странно, что повозка приехала так рано. Он был готов поспорить, что отец заставит его наблюдать за казнью. Очевидно, он снова ошибся в Нандусе. То, что отец подарит ему столько часов с герцогиней Швертвальда, Милан тоже не ожидал.

Он слышал, как оба его надзирателя разговаривали шепотом друг с другом.

– Почему бы вам не взять сундук и не отнести его вниз к повозке? Я пойду с вами.

Рокко посмотрел на него с ненавистью. Милан был удивлен, что вышибала не боялся его после того, что ему только что пришлось пережить.

Мужчины повиновались и подняли сундук, который он упаковал прошлой ночью. В нем были одежда, несколько книг, старый фруктовый нож, его любимые сапоги. И бережно завернутая в кожу белая роза, которую ему подарила Фелиция.

Луиза и Пьетро ждали у подножия лестницы, чтобы попрощаться с ним. У Луизы на глаза навернулись слезы. Она протянула ему узелок из белоснежной льняной ткани.

– Пара пирожных, которые вы всегда так любили, господин. Я… – Она всхлипнула. – Без вас здесь будет очень одиноко… Ваш отец тоже покинет нас сегодня.

Милан удивленно посмотрел на нее:

– Он уезжает?

– Разве он ничего не сказал вам? Он…

Пьетро заставил ее замолчать, толкнув локтем в бок.

– Мы не вмешиваемся в ссоры наших господ. – Он пристально посмотрел на Милана. – Позволь мне обнять тебя, мальчик! – Обычно старый слуга предпочитал не выказывать своих чувств, которые он испытывал к нему. – Я решил отдать тебе фруктовый нож, который ты стащил вчера тайком, – прошептал Пьетро ему на ухо. – Никогда не пускай его в дело, как ты хотел сделать это вчера. Твой отец – человек чести, да и твой дед тоже. Настанет день, когда ты поймешь, что он не мог пойти другим путем. Сколько я себя помню, у Тормено было больше врагов, чем я могу сосчитать… Не враждуйте хотя бы между собой. – Он отступил назад.

У Милана комок подступил к горлу. Он не желал признавать того, что сказал ему Пьетро. Нандус был эгоистичным тираном, и Милан не собирался отказываться от такого мнения об отце. И все же он был настолько тронут словами слуги, что голос подвел его. Поэтому Милан просто кивнул и пошел вниз по лестнице, ведущей из палаццо.

Отец стоял у дверцы повозки. Надзиратели Милана тоже ждали там. Ящик с его пожитками уже был привязан к доске позади коробчатой повозки.

Чисто выбритый мужчина открыл дверцу. За ней находилось кресло, прочно прикрепленное к полу и повернутое к двери. Широкие кожаные ремни были пристегнуты к ножкам, подлокотникам и спинке.

Милан с удивлением повернулся к отцу:

– Что это еще такое?

– Рокко! Скажи моему сыну: к тому, кто хоть раз совершил предательство, больше нет доверия. Ты поедешь привязанным к креслу, чтобы наверняка добраться до Красного монастыря.

Вышибала повторил слова с широкой улыбкой.

– А если мне нужно будет справить нужду?

– Скажи моему сыну, что он сможет помыться в монастыре. А теперь пускай заходит. Я снова увижусь с ним, когда он покажет, что может сдержать свое слово.

Прислужники отца бесцеремонно запихнули Милана в повозку. Рокко привязал его к креслу и так сильно затянул широкие кожаные ремни, что они врезались в его плоть. Связанный по рукам и ногам, с двумя ремнями, опоясывающими грудь, Милан больше не мог двигаться. Наконец Рокко прижал его голову к спинке кресла и обвязал ремень вокруг лба Милана. Как только дверца повозки захлопнется, ему придется смотреть в маленькое окошко, хочет он того или нет.

Милан заставил себя сдержаться, и на его лице застыло невозмутимое выражение. По крайней мере, так он мог попрощаться с городом, где провел бóльшую часть своего детства. Он не проявит слабости, поклялся юноша, даже если отец, судя по всему, задумал превратить его поездку в Красный монастырь в одно долгое унижение.

– Теперь твои колдовские приемы не помогут тебе, маленький засранец, – злобно пробормотал Рокко. – Я буду смотреть, как ты обоссышься. А есть и пить ты будешь тогда, когда я скажу.

Милан нахмурил брови:

– Может, я наведу на тебя порчу.

Вышибала побледнел. Он вытащил что-то из-за пояса. Кляп! Он замешкался, но затем засунул завязанную узлом ткань в рот Милану, закрепил ее за спинкой кресла и поспешно отступил. Все это время Рокко избегал любого зрительного контакта. Он захлопнул дверцу повозки, потом опустил заслонку маленького окошка.

Милан боролся с рвотным рефлексом. Что означало такое обращение? Неужели все это действительно происходит по приказу его отца?

Если не считать узкой полосы света, проникающей через зазор в нижней части оконной заслонки, он сидел в кромешной тьме. Стоило ли краткое удовольствие, полученное от страха на лице Рокко, того, чтобы начать свое путешествие в темноте?

Тяжелая повозка рывком пришла в движение. Милан почувствовал, что они поехали в гору. Вероятно, по Большой змее, как в народе называли широкую дорогу, которая серпантином опоясывала склон и вела вверх к Лунным воротам.

Он подумал о Фелиции. Об их первой встрече над крышами города и о том, как сильно она его изменила. В Красном монастыре из него могут сделать верховного священника, но его сердце всегда будет принадлежать ей. И она будет ждать его. В этом Милан был совершенно уверен. Когда он уходил от нее вчера, Фелиция странно посмотрела на него. Она тоже изменилась. Она больше не боролась только за свой народ или за идею – она боролась, чтобы выжить ради него.

Повозка остановилась. Они уже достигли Лунных ворот? Милан услышал шум большой толпы, а затем заглушающий его голос отца:

– Эта рыжеволосая распутница гораздо больше, чем просто воровка! Она – воплощение всего зла. Дарованное Отцом небесным тело, на которое так приятно смотреть, она использовала, чтобы соблазнять добропорядочных горожан и выведывать у них, где можно получить особенно богатую добычу.