– Не мешайте мне, капитан Лоренцо. Скоро эта проклятая воровка у меня заговорит…

Фелиция испустила душераздирающий стон.

– Я не буду… О нет! Нет! Пожалуйста, нет… Умоляю!

– Не убей ее! – испуганно воскликнул Лоренцо. – Умереть она должна завтра на виселице.

– Я знаю, что делаю, – резко приструнил его Милан. – Мой отец был строгим учителем для меня. А теперь оставьте нас в покое!

Шаги еще не стихли, когда Фелиция широко улыбнулась ему. Ее рука скользнула между его бедер.

– Ты действительно знаешь, что делаешь, мой прекрасный лжец. Но научился ты этому не у своего отца. – Она села на него сверху. – Давай мы…

– Нет! – прервал он ее решительно. – Теперь мы поговорим о твоем побеге.

Фелиция надулась:

– О чем тут говорить? В следующий раз, когда маленький толстый капитан подойдет к двери, попросишь его зайти внутрь, мы собьем его с ног и начнем наш дикий побег со звоном мечей. Раинульф, который наверняка ждет снаружи с дюжиной головорезов, атакует по нашему сигналу. Мы пробьемся сквозь стражей и помчимся на украденных лошадях через городские ворота. Видишь, потребовалось не так уж много объяснений. – Хватка между ногами Милана немного усилилась. – Но сперва нам нужно уладить другие дела.

– Нет, серьезно. – Он взял Фелицию за руку и отодвинул ее в сторону, затем наклонился над краем койки и отыскал среди беспорядочно разбросанных вещей серебряную трубку. – Это спасет тебя.

Фелиция взяла у него трубку и скептически посмотрела на нее. Затем она вытащила свернутый листок бумаги. Из него выскользнул небольшой стеклянный флакон, запечатанный кусочком пробки, внутри которого мерцала желтоватая паста.

– Гусиный жир, – пояснил Милан. – Натрешь им трубку. В записке указано, как ты должна протолкнуть серебряную трубку себе в горло в день казни. Она не позволит веревке затянуться вокруг твоей шеи настолько сильно, чтобы ты не смогла дышать. Затем в какой-то момент ты перестанешь болтать ногами. Мой отец не оставит тебя надолго на виселице. Никто не должен увидеть татуировку на твоей спине. Когда трупная повозка выедет из города, ты сбежишь.

Фелиция невольно схватилась за горло:

– Не могу сказать, что мне нравится этот план побега. Я бы лучше попытала удачу с мечами.

– Так не выйдет. Я больше не видел Раинульфа с того дня, как тебя поймали. Отец запер меня в палаццо…

– И ты просто так позволил себя удержать?

– Моя первая попытка побега стоила бы тебе языка. Следующая – твоих рук, затем – ступней…

Милан посмотрел на ее тело. Недавно зашитая рана в левом паху покраснела и выделялась на фоне светлой кожи.

– Он бы не сделал этого.

Милан посмотрел на ее перчатки.

– Я не хотел выяснять это. – Он взглянул в ее прекрасные зеленые глаза. – В этих стенах более ста стражей, и мы не получим никакой помощи извне. Если мы попытаемся сбежать, то умрем под градом арбалетных болтов. Серебряная трубка – единственный выход.

– Это была бы хорошая история… Мы идем вдвоем, рука об руку, под градом арбалетных болтов. Меч Роз и сын верховного священника Цилии. Пара влюбленных, отчаянно пытающихся сбежать…

– Я не хочу хорошей истории. Я хочу хорошей жизни с тобой! – решительно ответил он.

– Ты изменился, Милан Тормено, – тихо сказала она.

Он коснулся руками ее висков, нежно притянул к себе и поцеловал.

– Это хороший план. Завтра вечером ты будешь за много миль отсюда.

– А ты?

– Меня отвезут в Красный монастырь…

– Это не план, а дерьмо собачье! – вспылила она. – Так не пойдет!

– Пожалуйста… Я поклялся своей покойной матерью, что попробую пройти все испытания в монастыре. Это была цена, которую мне пришлось заплатить, чтобы побыть с тобой сейчас.

– Для твоего отца ты все равно предатель. Забудь клятву. Я приду с Раинульфом и еще несколькими лучниками. Мы вытащим тебя оттуда.

– Не из этого монастыря… – Он решительно покачал головой. – И я бы не хотел этого. Если я нарушу клятву, то изменю сам себе. Я не стану бежать из монастыря.

Она постучала пальцем по его лбу.

– Эти глупые сказки о романтических рыцарях… Никто, будь он в своем уме, не позволил бы навязать себе эту клятву. Слышишь? Это не что иное, как кандалы. Твой отец действительно рассчитывает, что ты исполнишь эту клятву?

Милан криво улыбнулся:

– Разве мир не был бы лучше, если бы каждый держал свое слово и честь была бы мерилом наших действий?

– Те, кто так думает, умирают молодыми под лезвиями своих менее благородных врагов.

– Я принял решение, Фелиция, и ты не переубедишь меня. Время, проведенное с тобой, и твоя жизнь имели цену. И я заплатил ее, не задумываясь.

– Но…

Он прижал ладонь к ее губам:

– Ты не переубедишь меня.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, и наконец она кивнула.

ДАЛИЯ, ПАЛАЦЦО ТОРМЕНО, ПЕРЕД РАССВЕТОМ, 18-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА ЖАРЫ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

Дверь в комнату Милана распахнулась, и внутрь вошли двое верзил, которых он раньше никогда не видел.

Позади них в дверях стоял его отец.

– Скажите моему сыну, чтобы он встал и оделся.

– Ты слышал его. – Чисто выбритый мужчина с черными кудрявыми волосами и холодными темными глазами подошел к Милану. – Вон из кровати. – Он схватил его за руку и вытащил из-под простыней. Очевидно, верзиле доставляло огромное удовольствие обращаться с высокорожденным юношей, как с куском дерьма. – Тебе нужна мамочка, чтобы надеть штаны?

– Ты не…

От звонкой оплеухи голова Милана отлетела в сторону.

– Не дерзи, малой. Твой отец приказал нам обращаться с тобой пожестче. И поверь, я с удовольствием отлуплю такого избалованного слюнтяя, как ты.

– Ты не…

За этими словами последовала вторая оплеуха.

– Ублюдок!

– Что ты сказал?

Чисто выбритый мужчина замахнулся, чтобы снова ударить его, но Милан нырнул ему под руку, выпрямился и изо всех сил вонзил большой палец в ямку над его ключицей. Нок научила его, в какую именно точку нужно наносить удар.

Воздействие этой атаки было потрясающим. Руки вышибалы повисли, словно плети. Его глаза расширились. Он начал дрожать, как будто его сотрясали судороги.

– Еще раз поднимешь на меня руку, и тебе не жить, – прошипел Милан ему на ухо.

Его мучитель ахнул.

Поскольку Нок продемонстрировала ему, какое воздействие оказывало давление на эту точку, Милану была знакома боль, которая сейчас мучила вышибалу. Она была чрезвычайно интенсивной, но длилась лишь несколько мгновений.