Но Гудини теперь считался «гласом разума» по этому вопросу: он умел разграничивать фокусы и проявления паранормального. Кроме того, Мунн подозревал, что, если не обращать внимания на все попытки самовосхваления Гудини, в целом он был прав относительно Марджери. Поэтому издатель не уволил Гарри, а ограничился вынесением ему выговора. «Я недоволен бурным обсуждением нашего исследования в газетах, уже вызвавшим много противоречий и принесшим моему журналу дурную славу», – писал ему Мунн. Издатель предупредил, что Гудини должен вести себя как член «сугубо научной исследовательской группы».

Но хотя Мунн и отругал Гудини, газетчики превозносили его до небес. Журналисты писали, что в этой истории фокусники, ученые и медиумы словно поменялись местами. Гудини взял на себя роль критика, сыщика, полагавшегося на дедуктивное мышление, а Дойл и некоторые ученые теперь выступали на стороне магии и чудес. В «Геральд Трибьюн» Гудини назвали шоуменом, преданным истине, как подлинный ученый. «Дракон, которого предстоит сразить этому рыцарю, обитает в пучине невежества человеческого», – писал один из журналистов, разделявший отвращение Гудини к «аферизму Марджери».

Гудини уже не слышал призывов к сдержанности и в какой-то момент назвал Марджери «дешевой мошенницей». Узнав об этом, сэр Артур встал «на защиту чести уважаемой леди» – как генерал, сам не принимавший участия в сражении. Рой упоминал о нем на каждом демонстрационном сеансе перед комиссией. А в конце января сэр Артур прислал в «Бостон Геральд» резкую статью, в которой он надеялся прояснить, кто тут настоящий мошенник.

Сэр Артур подробно описал то, о чем умалчивали Берд и Крэндон в своих интервью журналистам: как Гудини пытался сорвать сеансы в «Чарльзгейте», как хотел очернить медиума, как испугался призрака, когда тот открыл его гнусный замысел.

Представляя версию Крэндонов, сэр Артур позволил себе антисемитские высказывания, критикуя комиссию «американских джентльменов» за то, что они позволили «человеку подобного происхождения возводить эту возмутительную напраслину».

В ответ на эту статью Гудини угрожал подать на своего бывшего друга в суд за клевету, поскольку сэр Артур заявил, что Гудини подкупили с целью уничтожения репутации Марджери. В качестве доказательства подкупа сэр Артур приводил слова Уолтера в «Чарльзгейте»: «Гудини, ты думаешь, ты такой умный, да? Сколько тебе платят за то, чтобы ты остановил проявления?» Гудини представлял публике доказательства того, что Марджери – мошенница, а сэр Артур ссылался на слова призрака! Также Гудини раздражали попытки Дойла подчеркнуть социальный статус Марджери. «Истина состоит в том, что Марджери просто выскочка, и я глубоко убежден в этом».

Как и всегда, появилось две версии этой истории и обе широко освещались в прессе. Бостон разделился на два лагеря: сторонники Гудини слушали его лекции в Симфони-холле, а сторонники Крэндонов смотрели выступления Марджери в Джордан-холле.

Через пару дней после выступления Гудини в Симфони-холле Бостон пошатнулся и силы природы выгнали испуганных людей из домов на улицы. Дома в Бикон-Хилл и других районах зашатались, некоторые разрушились. Мужчины, собиравшиеся на работу, порезались во время бритья, когда их дома начали трястись. Часы остановились. Включились все пожарные сигнализации, хотя пожаров не было. Картины падали со стен. Мебель ездила по комнате. Содрогались стекла окон.

Рой сразу понял, что началось землетрясение, и, хотя дом номер десять по Лайм-стрит не развалился бы, как кабинка медиума, доктор испугался, поскольку никогда не слышал, чтобы что-то подобное происходило в Новой Англии. Несмотря на то что землетрясение не нанесло значительного ущерба, оно само по себе казалось дурным предзнаменованием – не зря сэр Артур предупреждал Крэндонов, что в 1925 году случится какой-то катаклизм. Дух, вступавший в контакт с Джин, говорил: «Многое окажется сметено с лица земли с нечистотами человеческими». И перед тем как кабинка Марджери начинала дрожать, Уолтер обычно кричал: «Землетрясение!» Многие спиритуалисты верили, что вскоре произойдет что-то, что сотрясет основы реальности, хотя и воспринимали «сотрясение» скорее метафорически, чем буквально.

Дойлы ждали демонстрации медиумических способностей, которая обратит весь мир в спиритуализм. И хотя выступления на публике были скорее делом Гудини, Марджери выразила готовность представить свои способности на сцене. После изобличающей Марджери лекции Гудини в Симфони-холле Крэндоны, собираясь продемонстрировать общественности способности медиума, арендовали элегантный концертный зал Джордан-холл, куда могло поместиться до тысячи зрителей. В одной бостонской газете писали: «Марджери, самый знаменитый медиум Америки, приняла вызов Гарри Гудини, Короля иллюзий, обвинившего ее в мошенничестве».

Несколько лет назад, путешествуя по Германии, Гарри писал одному бостонскому другу о занятной закономерности, которую ему удалось подметить: как только появляется «претендент, способный лишить чемпиона его титула, чемпион подстрекает кого-то другого, а не достойного претендента вступить с ним в бой, и в обществе вспыхивают ожесточенные споры по этому поводу». Это наблюдение оправдалось и теперь: Марджери, знаменитый медиум, уклонилась от открытого противостояния с ним и предпочла Эрика Дингуолла, представлявшего для нее не такую угрозу. Именно Дингуолл надоумил Марджери провести публичное выступление.

Зимой 1925 года, когда члены комиссии «В мире науки» окончательно разругались, изучать способности Марджери начали два британских исследователя – Дингуолл и Макдугалл. Но Гудини опасался, что представитель Общества психических исследований уже был на стороне Марджери. В письме своему другу-интеллектуалу Роберту Голду Шоу Гудини намекал, что доктор Крэндон подкупил Дингуолла. По словам Гудини, когда Общество психических исследований финансировало поездки Дингуолла в Америку, тот питался в дешевых забегаловках и жил в затрапезных гостиницах, но на этот раз Эрик остановился в «Алгонкине», самом дорогом отеле Нью-Йорка, и Гудини подозревал, что без взятки тут не обошлось. Он был уверен, что законы природы на Лайм-стрит искажали деньги, а не волшебство.

Марджери же видела в госте из Англии отнюдь не коррумпированность, а прямоту. «Первым делом он приказал мне раздеться», – вспоминала она. Без одежды ничто не препятствовало выделению эктоплазмы, и, гордая своей раскрепощенностью, Мина утверждала, что ее нагота на сеансах – исключительно ради науки. Дингуолл присутствовал на ее сеансах ранее: тогда, два года назад, в Лондоне она потрясла его работой со столиком для сеансов, но еще не производила эктоплазму. Однако, как и любой развивающий свои способности медиум, Мина готова была изменить программу.