— А зачем его оставлять? Восстание разгромлено, мятежный шейх покончил с собой, еще два горных шейха, которые были его основными командирами, погибли, а дворцы их сожжены.

— Константинополь вновь, как и после разгрома пиратов в Эгейском море, встретит вас в колеснице триумфатора. Жаль только, что сам ритуал триумфального въезда в столицу, как это было в древние времена в Риме, у нас не прижился.

— После сицилийского похода мы обязательно возродим его, — напророчил конунг.

— Вот только поход выдастся очень тяжелым.

— Именно поэтому Константинополь будет встречать своего стратега как триумфатора.

Маниак мечтательно, хотя и довольно грустновато, улыбнулся.

— Как считаете, конунг, сколько я смогу взять людей из корпуса, которым вы командовали? При этом учтите, что три моих корабля, которые доставляли сюда продовольствие и снаряжение, только что освободились от груза.

— Кроме варяжской гвардии можно взять еще и половину византийского воинства. Основные шайки пиратов разгромлены, а суда их потоплены; бунтовщики, что сумели в эти дни уцелеть, тоже придут в себя нескоро, да и собрать новые силы им будет нелегко.

— Сегодня же пошлю гонцов в метрополию, на своем легком итальянском паруснике, — задумчиво и как бы про себя произнес стратег. — С докладом. Чтобы получить разрешение императора или хотя бы первого стратега.

— Зачем тратить время? — пожал плечами Гаральд. — Погружаем воинов на суда и уходим.

— В таком случае во время доклада императору мне придется сослаться на ваше мнение и на вашу уверенность, конунг.

— И правильно поступите, господин стратег, — беззаботно подбодрил его викинг.

— С вами, конунг, приятно иметь дело, — вежливо положил ему руку на плечо стратег. — Быстро принимаете решение, чего я никак не могу добиться от первого стратега Зенония.

Маниак выжидающе уставился на норманна, однако тот лишь понимающе улыбнулся. Он давно знал, сколь сложными стали отношения при константинопольском дворе, где, как ему порой казалось, каждый из чиновников интригует против всех, поэтому предпочитал демонстративно держаться вне этих интриг. Другое дело, что далеко не всегда это удавалось.

— Потому и тороплюсь, что мысленно я уже нахожусь на берегах Сицилии, — объяснил он стратегу. — Когда выступаем?

— Если я вернусь в метрополию с таким войском, долго ждать уже не придется.

— Не хочу, чтобы мои варяжские гвардейцы томились без дела.

Городок-крепость Гарди, конечно же, мало напоминала Рим, а тем более — в дни триумфа. Тем не менее, предупрежденные гонцами, солдаты гарнизона и значительная часть местных жителей встречали обоз, во главе которого двигались стратег и конунг, с неподдельным ликованием. Сверкали на солнце доспехи, легионеры били мечами о щиты, играли флейты, слышались восторженные возгласы, а главное, в глазах и в голосе каждого светилась надежда на мир; пусть недолгий, кровью добытый, но все-таки мир.

А еще через несколько часов в гавань вошли суда, на которых совсем недавно Гаральд со своими гвардейцами уходил из местного порта. Как оказалось, их команды сумели взять на абордаж три пиратских судна, которые возвращались после многодневной охоты в Греческом море, так что командующему византийской эскадры тоже было о чем докладывать начальнику варяжской гвардии и стратегу.

— Как видите, чтобы почувствовать себя триумфатором, не обязательно въезжать с лавровым венком в Рим, — подытожил эти торжества Гаральд, уже сидя за пиршеским столом. — Важно почувствовать себя воином, который честно и храбро выполнил свое воинское предназначение, почувствовать себя победителем, понять, что это — твой личный триумф, пусть даже и без имперских колесниц.

— В таком случае не стану и впредь сдерживать себя, — отреагировал Маниак, — а, наоборот, попытаюсь усилить ваш личный триумф. Кстати, вас, конунг конунгов, ожидает сюрприз. — Он потянулся к уху Гаральда и вполголоса сообщил: — На острове Лемнос, к которому мы обязательно пристанем, чтобы отдохнуть и пополнить запасы воды, вас будет ждать одна прекрасная особа.

— Прекрасная, говорите? — холодно процедил Гаральд, чтобы тут же, только мысленно, воскликнуть: «Неужели опять… императрица Зоя?! Неужели все еще не может угомониться?!»

После антипиратского рейда повелительница в течение трех недель буквально изводила его своим патронатом, любовными игрищами и сексуальными экзальтациями. Слов нет, это была зрелая опытная женщина, умеющая преподнести себя мужчине и знающая цену каждому прикосновению, каждой изысканной ласке. Она не просто спала с ним, а в буквальном смысле этого слова отдавалась, заставляя Гаральда забыть, что она — женщина другого возраста и совершенно иного поколения. Как забыть и то, что в постели у норманнов всегда ценились только напор и грубая мужская сила и что большинство викингов предпочитало брать своих женщин где угодно, только не в постели.

Ни культ воспетой в романсах «дамы сердца», ни культ рыцарских страданий под балконами и столь же романтических поединков из-за дамы — до холодной Норвегии, слава богам, пока еще не дошел. «Во имя женщины» норманны могли подраться, определяясь с очередностью доступа к телу молодой вдовы или пленницы. Хотя даже в этой ситуации хвататься за меч или кинжал из-за женщины считалось недостойным викинга и воспринималось как осквернение оружия. Вполне достаточно было кулаков.

Понимала ли это в своем возрасте императрица? Конечно же, понимала. Зоя никогда не скрывала от Гаральда, что до него через «имперскую опочивальню» прошел не один крепкий рослый норманн, от которого требовалась только его грубая, необузданная сила, облаченная в поистине варварский наскок. Однако тут же стремилась показать, что с ним, с ее «норманнским принцем», все выглядит по-другому. И действительно, в данном случае, кроме мужской силы и молодости, от норманна требовались еще и нежность, привязанность и даже преданность.

Постепенно эта замужняя императрица увлеклась Гаральдом настолько, что все настойчивее намекала на брак с дальнейшим провозглашением его императором Византии. Правда, для этого еще понадобилось бы сотворить заговор, убрать императора и многих его сторонников…

Но в том-то и дело, что Имперскую Матрону, как называла Зою ее племянница, принцесса Мария, эти подробности бытия не останавливали. Она уже решила, что карту своей судьбы вытянула, а потому, закусив удила, все неслась и неслась… к пропасти. Причем галопировала с такой вызывающей откровенностью, буквально под носом у супруга-императора и его соглядатаев, что у конунга порой закрадывалось сомнение: действительно ли эта роковая женщина желает вознести его, а не погубить? Пусть даже так вот изысканно, да к тому же — вместе с собой.

— Успокойтесь, конунг, — сжалился над ним Маниак, — на сей раз это не Имперская Матрона. Вас будет ждать принцесса Мария, племянница императора, которую, по аналогии с прозвищем императрицы, называют теперь Имперской Девой.

— Неожиданный поворот событий, — иронично заметил викинг. — Имперской Девой, говорите? Не слышал.