Додохины, хоть и были буржуями, оказались довольно приятными людьми. На порог, правда, нас пустили не сразу – сначала выяснили, кто мы и зачем пришли. Проверили паспорт Клауса. А потом пустили, но, увы, опять не всех.

– Вера Петровна, вы подождите снаружи, – вежливо, но твердо сказала Оля и захлопнула дверь.

Пока она закрывала дверь, я видела совершенно расстроенное лицо Веры Петровны. Полное разочарование! Господи, ей так хотелось побывать в этой квартире «буржуев» на втором этаже! А ее не пустили... Немудрено, что она подслушивает.

Додохиной Оле было на вид около сорока с небольшим. Это была довольно стройная, подтянутая шатенка с узким лицом и очень живыми глазами. Одета она была в спортивный костюм, и мне даже показалось, что она похожа на спортсменку. Говорила в основном Оля, а муж ее, Рома, просто присутствовал. Молча.

Рома был выше Ольги на две головы, тощ, как жердь, и очень рассеян. Он ходил за нами, и глаза его, казалось, блуждали, каждый сам за себя.

– Господин Клаус, случайно, не говорит по-французски? – спросила Ольга, показывая нам кухню.

– Нет, – ответила я за него. – Только по-немецки.

– Жалко, – пожала плечами хозяйка квартиры. – А я не говорю по-немецки.

«Буржуи» жили вполне нормально. И ничего супербуржуйского в квартире не было. Обыкновенное жилище людей с неплохим достатком – хорошая мебель, техника, шторы. Чисто и аккуратно.

– А как звали его деда? – вдруг подал голос Роман.

– Я даже не знаю, – растерялась я. – Сейчас спрошу.

Я перевела вопрос. Клаус почему-то задумался.

– Вы что, не помните, как звали вашего деда? – удивилась я.

– Вернер. Вернер Майдт, – ответил Клаус.

– Да? – Роман почесал в затылке и уставился куда-то в потолок.

– А что? – Ольга с интересом взглянула на мужа.

– Да просто так, – равнодушно ответил тот, продолжая смотреть куда-то вверх. – Странно...

Наконец пришел момент, которого так ждал Клаус! А именно – осмотр подвала.

– А вы знаете, в какой подвальной комнате зарыт ваш тайник? – тихо поинтересовалась я, когда мы в сопровождении всех пятерых жильцов дома спускались вниз по крутой лестнице.

– Да, – ответил Клаус.

Первый подвал принадлежал Вере Петровне и никакого интереса у Клауса не вызвал. Номером два шел подвал Додохиных, он также оставил Клауса равнодушным. Зато в подвале Тани немец заметно оживился. Оля сказала:

– Ну, раз мы больше не нужны, мы пойдем.

– Идите, идите, – ответила Вера Петровна, хотя обращалась она ко мне.

– Спасибо вам большое. – Я горячо поблагодарила пару «буржуев», и они покинули подвал.

Клаус зашел в небольшую подвальную комнату и принялся ходить от стенки до стенки. Мы внимательно следили за его перемещениями. Потом он остановился, осмотрелся и, обнаружив в углу швабру, принялся стучать ею по полу. «Идиот», – пронеслось у меня в голове. Ну конечно, идиот! А кто же он еще? Схватил швабру, стучит ею, определенно что-то ищет. Сейчас, ровно через минуту, меня все хором спросят: «А что это он делает?» И что я должна отвечать?

Быстрее, чем я успела об этом подумать, вопрос прозвучал.

– Чего это он? – спросил Саша, глядя на Клауса с полным недоумением.

– Тш. – Я приложила палец к губам. – Не спугните...

На меня уставились три пары до крайности изумленных глаз. Даже Танины маленькие глазки округлились.

– Дело в том, – я понизила голос, – что его преследует навязчивая идея...

Когда моя пауза затянулась, баба Вера не выдержала:

– Какая?

– Видите ли... Дом этот действительно его деда. Это правда. Но Клаус страдает небольшим психическим расстройством...

Таня ахнула, и глаза ее тут же померкли. Ведь еще пару минут назад Клаус представлял для нее живой женский интерес! А тут я объявила о каком-то расстройстве...

– Нет, вы не подумайте, он не псих! – Я тут же поспешила успокоить Таню, тем более что нужный нам подвал был именно ее подвалом. – Все не так страшно...

– Короче, – сплюнув на пол, потребовал Саша. – Чё с ним?

Короче! Я была бы рада сказать что-то короче, но что я могла сказать? Конечно, я тянула резину, пытаясь придумать хоть что-то относительно солидное, во что можно было поверить. Что-то, что могло объяснить его перемещения со шваброй по периметру подвала.

– Он уверен, что Гитлер жив, – вдруг ляпнула я и сама ужаснулась тому, что сказала.

– Что-о-о-о?! – воскликнули все хором.

– Он уверен, что во время войны Гитлер не погиб. Он думает, что тогда, когда в Берлин вошла Красная армия, он бежал из своего бункера по тайному подземному тоннелю. Он уверен, что бежал Гитлер сюда, в Кенигсберг, и что этот тоннель заканчивается здесь, в доме его деда.

– Гитлер бежал? – осторожно переспросила Вера Петровна почти шепотом.

– Да. – Я кивнула. – И Борман с ним...

Потом стало тихо. Так тихо, что я слышала, как тикают часы у Саши на руке. А Клаус все стучал и стучал... Потом, стукнув возле какого-то старого комода, стоявшего в углу, притих.

– Нашел, что ли? – спросила Вера Петровна, не сводя с него глаз.

– Наверное.

Во время всего этого спектакля я наблюдала за жильцами дома. Аккуратно так, исподтишка. Таня, по всей видимости, никак не могла разобраться со своими чувствами. Ей было плевать на его деда, на Гитлера и на Бормана, на всех, вместе взятых. Ее интересовал Клаус. Она, как я понимаю, размышляла – сильно он вольтанутый или ничего, потянет? Ей очень хотелось закрутить с ним романчик, я это видела. Но мое сообщение о том, что у него не все дома, несколько расстроило ее планы. А потому она думала.

Вера Петровна плохо понимала, что происходит, и уж точно не думала о правдивости происходящего. Ей было просто интересно, не более. В ее скучной жизни давно ничего нового не происходило. И вот вдруг – немец, да еще и с приветом!

Саша... Вот этот алкоголик Саша меня настораживал. Он мне очень не нравился. Не могу объяснить почему. Он не был похож на простого пропойцу. Да он был нетрезв еще с утра. Да, он был немыт, небрит и нечесан. Но его глаза очень пристально и цепко следили за Клаусом. А когда я объявила о том, что он ищет тоннель, он мне не поверил. Нет, он ничего не сказал, но я видела. Я видела легкую, едва-едва заметную усмешку, тенью пробежавшую по его серому лицу. И готова была дорого заплатить за то, чтобы узнать, что он думал в тот момент.

– Ну что? – спросила я Клауса по-немецки.

Клаус повернулся.

– Здесь, – ответил он.

Его голос дрожал. И руки тоже. Швабра со ответственно. Глаза засветились, как у собаки ночью.