28 февраля

...В восемь утра, когда жена еще спала, пришел Кимура. Сказал, что заскочил по пути в школу. Я тоже еще был в постели, но, услышав его голос, вскочил и поспешил в гостиную. «Все о'кей!» – сказал он. Я не сразу сообразил, что он о темной комнате. У них в доме сейчас не пользуются ванной, и ему разрешили ее использовать. Удобно, что там есть водопровод. Я попросил его поспешить с обустройством...

3 марта

..Несмотря на то, что Кимура, по его же словам, занят экзаменами, он проявляет рвения больше, чем я... Прошлой ночью я достал «Икон», которым давно не пользовался, и за одну ночь отснял всю пленку в тридцать шесть кадров. Сегодня Кимура вновь явился как ни в чем не бывало. Спросив позволения, вошел в кабинет и посмотрел на меня вопросительно. Честно говоря, к тому времени я так и не смог решить, отдать ли Кимуре пленку для проявки. Он уже несколько раз видел Икуко обнаженной, поэтому если уж кому-то довериться, то именно ему. Но он видел ее всего лишь мельком, не имея возможности рассматривать с разных сторон, в самых обольстительных позах. Если дать ему пленку, не слишком ли это его возбудит? Хорошо, если он на этом остановится, а ну как он разохотится и пожелает большего? Придется винить лишь себя, ибо я сам подстрекаю его к этому. Получается, его вины нет. Кстати, надо еще обдумать, не покажет ли он снимки Икуко. Разумеется, первым делом она разгневается, что я без ее ведома сделал такие снимки и, хуже того, поручил печатать их постороннему человеку, – или изобразит гнев. И не исключено, что потом она придет к мысли, что раз уж Кимура лицезрел ее в постыдном виде, да еще по моему наущению, значит, ей позволено вступить с ним в незаконную связь. Увы, воображение мое так разыгралось, что меня всего охватила невыносимая, испепеляющая ревность, и в этой ревности было столько наслаждения, что я готов был идти на еще больший риск. Решившись, я сказал Кимуре: «Что ж, пожалуйста, прояви эту пленку, но сделай все сам, ни в коем случае никому не показывай. Потом я отберу удачные кадры, и ты их напечатаешь». Наверняка он был в крайнем возбуждении, но только кивнул в ответ и, стараясь сохранять безразличие, ушел...

–

7 марта

...Сегодня опять в кабинете у книжного шкафа лежал оброненный ключ. Уже второй раз в этом году. В прошлый раз это было утром четвертого января. Тогда, войдя прибраться, я нашла ключ перед вазочкой с нарциссом. Сегодня утром, заметив, что завяли цветы китайской сливы, я решила заменить их камелией и тотчас увидела ключ, лежащий на том же самом месте. Это недаром, подумала я, достала из ящика дневник мужа и обнаружила, что он запечатан такой же липкой лентой, как и мой. Тем самым муж как бы говорил: «Обязательно открой!» Дневник мужа – обычная ученическая тетрадка с обложкой из гладкой толстой бумаги, и отлепить ленту с нее легче, чем с моего. Подстегиваемая любопытством, смогу ли я сделать это достаточно ловко, чтобы не оставить следов, – честно, исключительно поэтому, – я оторвала ленту. Однако, как искусно ни отлепляй, слабый след все равно остается. Даже на такой гладкой толстой бумаге, как ни старайся, повреждение заметно. Хорошо, если бы след остался только в том месте, где была приклеена лента, но повреждение оказалось шире, поэтому, вновь приклеив ленту, не утаить, что дневник открывали. Я наклеила новую ленту, хотя муж, разумеется, заметит и решит, что я украдкой читала. Но клянусь всем святым, как уже не раз повторяла, я не прочла ни единого словечка. Поскольку муж знает, что я не выношу разговоров на непристойные темы, думаю, им двигало желание обратиться ко мне таким вот образом, но оттого читать еще противнее. Я лишь мельком раскрыла дневник, чтобы посмотреть, как много страниц исписано. Просто из любопытства. Я пролистала страницы, испещренные быстрым, нервным, тончайшим почерком, точно кишащие муравьями. Но успела заметить, что на некоторых было наклеено несколько непристойных фоток. Я закрыла глаза и поспешно захлопнула тетрадь. Но что это было? Откуда у него эти фотокарточки и зачем он их приклеил?.. Неужели для того, чтоб я их увидела? И кто эта женщина? Внезапно меня пронзила мерзкая догадка. В последнее время ночью сквозь сон мне несколько раз чудилось, что комната озарялась яркими вспышками. Я думала, мне снится, что кто-то снимает меня со вспышкой. Этот «кто-то» представлялся мне то моим мужем, то – Кимурой. Но сейчас я думаю, это был не сон, не игра воображения. Должно быть, и вправду муж – не мог же это быть Кимура! – меня фотографировал. Кстати, я вспомнила, как-то раз он сказал: «Ты сама не знаешь, какое красивое, какое великолепное у тебя тело. Я бы хотел его сфотографировать и показать тебе». Я уверена, на этих снимках – я...

Часто во сне я смутно чувствую, что меня раздевают догола. До сих пор я списывала это на собственную фантазию, но если на этих снимках – я, значит, все происходило наяву. Ни за что бы не позволила ему такое, когда бодрствую, но поскольку он фотографирует меня без моего ведома, не вижу оснований запрещать. Презренное пристрастие, но раз уж он так любит смотреть на меня обнаженную, то я, исполняя долг жены, связанной с мужем узами верности, обязана терпеть, что муж раздевает меня догола, коль скоро это происходит без моего участия. В старые времена добродетельная женщина беспрекословно подчинялась приказам мужа, сколь бы ни были они отвратительны и непристойны, и даже находила в этом удовольствие. Тем более в моем случае, когда муж бессилен меня удовлетворить, не прибегая к таким полоумным ухищрениям. Я не только исполняю свой супружеский долг. Я еще и получаю награду за то, что являюсь добродетельной, покорной женой, удовлетворяя свое бездонное желание. И однако, почему муж не успокоился на том, чтобы меня раздеть, а сфотографировал голой, напечатал фотографии и вклеил в дневник с явным расчетом, чтоб я их увидела?.. Кому, как не ему, знать, что во мне уживаются крайнее сладострастие и крайняя стыдливость. Но кто же печатал для него фотографии? И какая была необходимость, чтобы кто-то другой их увидел? Просто скверная шутка, или в этом скрыта какая-то далеко идущая цель? Не замышляет ли муж, постоянно издевающийся над моими «благородными манерами», излечить меня от несносной стыдливости?..

–

10 марта

Спрашиваю себя, надо ли об этом писать, и что будет, если жена прочтет, но должен признаться, с некоторых пор я ощущаю нелады в своем психическом и физическом состоянии. Говорю об ощущении, поскольку это, видимо, всего лишь незначительный невроз. Вначале у меня не было причин жаловаться на свою мужскую силу. Но после того как я достиг среднего возраста, мне пришлось удовлетворять воистину ненасытным желаниям моей жены, и я рано растратил свой пыл, мои желания ослабли. Нет, правильнее сказать, желаний, как и прежде, вдоволь, а вот телесных сил на их поддержание явно недостает. В борьбе с болезненно сластолюбивой женой я вынужден подстегивать свои чувства, прибегая к неестественным, насильственным способам, и порой меня берет страх, как долго это может продолжаться. Прежде, на протяжении почти десятка лет, я оставался малодушным мужем, подавленным постоянными атаками жены, но в последнее время я переменился. Благодаря тому, что я догадался использовать Кимуру как возбуждающее средство и обнаружил чудодейственную силу коньяка, меня обуревают желания, ненасытности которых я сам не могу надивиться. Кроме того, я посоветовался с профессором Сомой, и приблизительно раз в месяц принимаю мужские гормоны, чтобы восполнить свои силы; мало того, не довольствуясь этим, приблизительно через каждые три-четыре дня (втайне от доктора, по своей собственной инициативе) я делаю себе инъекцию пятисот единиц гормона переднего гипофиза. Но я убежден, что удивительно мощное вожделение не столько следствие применения лекарственных препаратов, сколько результат психологического возбуждения. Кипучая страсть, порожденная ревностью, сексуальный импульс, вызванный возможностью свободно разглядывать телесную наготу жены, вот что неудержимо доводит меня до пределов безумия. Ныне я даже более сладострастен, чем моя жена. Я должен быть благодарен судьбе за счастье еженощно погружаться в экстаз, о котором раньше не смел и мечтать, но в то же время я предчувствую, что это счастье не может длиться вечно, когда-нибудь наступит расплата, я сам с каждой минутой сокращаю себе жизнь. Действительно, я уже не раз замечал в моем психическом и физическом состоянии кое-какие симптомы, предвещающие возмездие. Это было в прошлый понедельник, в то утро, когда Кимура зашел к нам по пути в школу. Я встал с постели и уже направлялся в гостиную, как вдруг произошло нечто странное. Только я встал на ноги, все предметы вокруг: печная труба, ширмы, перегородки, фрамуги, столбы начали слегка двоиться. Я решил, что это возрастное помутнение зрения, и старательно протер глаза, но не помогло. Скорее всего, что-то всерьез разладилось. И прежде в летние месяцы у меня случались приступы легкого головокружения из-за церебральной анемии. Но сейчас было явно что-то другое. Голова, как правило, перестает кружиться через пару минут, ныне же предметы продолжали упрямо двоиться. Рамы раздвижных ширм, стыки кафельных плиток в туалете и ванной – все выглядело раздвоенным и слегка искривленным. Продолжается это и сейчас, но не слишком сказывается на моих движениях, так что окружающие ничего не замечают, да и я стараюсь не обращать на это внимания. Я не испытываю ни особого дискомфорта, ни болей, но постоянно ощущаю какую-то немочь. Надо бы сходить к окулисту, но боюсь, проблема не в глазах, причина болезни коренится в более жизненно важном месте. Вдобавок – а это уж наверняка связано с нервами – иногда я, пошатнувшись, теряю равновесие и едва не падаю. Не знаю, где проходят нервы, отвечающие за равновесие, но всякий раз где-то в затылке, прямо над позвоночником, как будто открывается какая-то полость, и тело мое из-за этого валится на сторону. Вчера произошла еще одна странная вещь, вероятно, тоже невротического свойства. В три часа я хотел позвонить Кимуре и никак не мог припомнить телефонный номер его школы, который я набираю чуть ли не каждый день. Забывчивость не редкость, но это было что-то совершенно иное, больше похожее на полную амнезию. Я удивился и испугался. Попытался вспомнить название школы – не получилось. Самое поразительное, я не смог вспомнить, как зовут Кимуру. Не мог вспомнить и имени нашей домработницы. Что мою жену зовут Икуко, а дочь – Тосико, я, разумеется, не забыл, а вот имя покойного тестя, имя тещи запамятовал. То же и с именем хозяйки, которой Тосико снимает флигель. Француженка, вышла замуж за японца, преподает французский язык в университете, где учится дочь, это все я помню, а имя забыл напрочь. Хуже того, я помнил квартал, но не мог вспомнить название улицы, на которой расположен наш дом. Меня охватило ужасное беспокойство. Если это состояние продлится, если оно будет прогрессировать, я вскоре перестану соответствовать квалификации университетского профессора. Более того, я буду неспособен один выходить из дома, общаться с людьми, превращусь в законченного инвалида. Впрочем, пока, даже если это амнезия, я забываю в основном имена и адреса, но помню все, что с ними связано. Имя француженки забыл, но помню, что есть такая француженка, у которой Тосико снимает флигель. Короче, парализованы только нервы, передающие имена людей и предметов, в целом же система, отвечающая за восприятие и передачу данных, осталась неповрежденной. К счастью, паралич памяти продлился не больше двадцати-тридцати минут, вскоре нарушенный нервный канал восстановился, память вернулась и все встало на свои места. Снедаемый неотступным беспокойством, я ничего никому не сказал и не показывал виду, продолжал жить как ни в чем не бывало, но страх, что это состояние может когда-нибудь повториться, страх, что оно может продлиться не двадцать—тридцать минут, а день или два, а то и несколько лет, и даже, при неблагоприятном стечении обстоятельств, и всю оставшуюся жизнь, этот страх преследует меня до сих пор. Как поведет себя жена, если узнает об этом из моего дневника? Обуздает в какой-то мере свой темперамент, заботясь о моем будущем? Вряд ли. Даже если разум прикажет ей воздерживаться, ненасытная плоть взбунтуется и будет требовать удовлетворения, пока не доведет меня до гибели. «Что он такое говорит! – возможно, возмутится она. – Только-только у него все пошло на лад, и вот на тебе, он уже не выдержал и капитулирует! Угрожает мне, чтобы укротить мой пыл!» Нет, правда в том, что я сам уже не способен себя обуздать. Вообще-то я труслив и пасую перед болезнями, но сейчас, в мои пятьдесят шесть, я чувствую, что обрел наконец смысл жизни и в известном отношении стал напористее и смелее, чем она...