Дамы исчезли на одной из темных лестниц; я решил было вернуться к воротам, но огромный, мускулистый невольник-абиссинец уже запирал их. Я попытался объяснить ему, что заблудился, считая, что это мой дом, но слова «стайеб» при всей его универсальности оказалось недостаточно, чтобы выразить все это. Между тем из дома донесся сильный шум, из конюшни появились удивленные саисы, на террасах второго этажа замелькали красные колпаки, и из главной галереи вышел весьма значительного вида турок.

В подобные минуты самое страшное — потерять дар речи. Я подумал, что многие мусульмане понимают франкский язык, по сути, это не что иное, как смесь самых различных слов из многочисленных южных диалектов, которыми пользуются наугад, лишь бы объясниться; это язык мольеровских турок. Я припомнил все свои познания в итальянском, испанском, провансальском, греческом и из всего этого составил весьма учтивую речь. В самом деле, убеждал я себя, мои намерения честны; ведь одна из моих незнакомок наверняка дочь или сестра хозяина. Я женюсь на ней, приму мусульманство. От судьбы не уйдешь…

Впрочем, турок казался весьма добродушным, а его раскормленная физиономия не выражала жестокости. Он хитро подмигнул мне, видя, как я подбираю самые витиеватые слова из тех, что когда-либо звучали под левантийским небом, и сказал, протягивая пухлую руку, унизанную кольцами;

— Милостивый государь, соизвольте зайти, и мы сможем спокойно обо всем потолковать.

О изумление! Этот славный турок оказался таким же французом, как и я. Мы вошли в прекрасную комнату с окнами, выходящими в сад, уселись на дорогом диване. Нам принесли кофе и трубки. Мы начали беседу. Я, как только мог убедительно, объяснил ему, что очутился в его доме по ошибке, полагая, что попаду в один из многочисленных в Каире переходов, которые пересекают большие массивы домов, но по его улыбке понял, что прекрасные дамы уже успели меня выдать. Однако, несмотря на это, очень скоро наш разговор принял дружеский характер. В восточной стране знакомство между соотечественниками завязывается быстро. Хозяин настаивал, чтобы я разделил с ним трапезу, и, когда наступило время обеда, в комнату вошли обе красавицы — его жена и сестра жены. Это были мои незнакомки с черкесского базара, мои соотечественницы — француженки… Вот что было самым обидным! Меня пожурили за прихоть гулять по городу без драгомана и без погонщика ослов; надо мной посмеялись, вспомнив, как я настойчиво преследовал два домино подозрительного вида, под которыми могли скрываться старуха или негритянка. Этот рискованный выбор отнюдь не льстил моим дамам, поскольку черная хабара не столь привлекательна, как покрывало простых крестьянок, и превращает любую женщину в бесформенный сверток, а если подует ветер, то она вовсе становится похожа на полуспущенный воздушный шар.

После обеда, состоящего из французских блюд, меня провели в еще более роскошную комнату со стенами, облицованными расписной фарфоровой плиткой и резными карнизами из кедрового дерева. В середине комнаты бил мраморный фонтанчик; ковры и венецианские зеркала довершали идеал арабской роскоши, но все мое внимание было обращено на ожидавший меня здесь сюрприз: за овальным столом сидели восемь девушек и занимались рукоделием. Они встали, приветствуя меня, а две самые юные подошли поцеловать мне руку; я знал, что в Каире не полагается отказываться от подобного проявления уважения. Но более всего я был изумлен цветом кожи этих внезапно появившихся очаровательных созданий в восточных одеждах — от оливкового до темно-коричневого, а у одной был даже с шоколадным отливом. Возможно, было бы неучтиво с моей стороны, вздумай я процитировать самой бледнокожей из них строчку Гёте: «Ты знаешь край, где мирт и лавр растет…». Между тем каждая девушка могла бы считаться красавицей среди мулаток. Хозяйка дома и ее сестра расположились на диване, искренне наслаждаясь моим восхищением. Две девочки принесли ликеры и кофе.

Я был весьма признателен хозяину дома за то, что он ввел меня в свой гарем, но в глубине души все же считал, что француз никогда не сможет стать настоящим турком, ибо тщеславие, которое он испытывает, показывая своих любовниц или жен, всегда возьмет верх над боязнью подвергнуть их искушению. Но я заблуждался: этот очаровательный цветник вовсе не был гаремом, девушки оказались членами семьи. Хозяин принадлежал к тому поколению военных, которое посвятило свою жизнь службе Наполеону. Не желая признавать режим Реставрации, он, как и многие другие славные воины, отправился на Восток и предложил свои услуги местным властителям. Многим из них дали кров Индия и Египет; в обеих странах сохранились прекрасные воспоминания о Франции. Некоторые из эмигрантов приняли религию и образ жизни приютивших их народов. Заслуживают ли они осуждения за это? Большинство этих люден появились на свет во время революции и не знали иной веры, кроме культа теофилантронии и масонства. Мусульманство в тех странах, где его исповедуют, потрясает своим величием даже скептиков. Мой соотечественник совсем молодым поддался чарам своего нового отечества. За усердие и таланты его удостоили титула бея, а его сераль пополнялся красотками из Сеипара, Абиссинии и даже из Аравии, где ему довелось участвовать в освобождении священных городов от ига мусульманских сектантов[13]. Позднее, в более зрелом возрасте, он снова столкнулся с европейскими веяниями: взяв в жены прелестную дочку консула, он, как и великий Сулейман[14], женившийся на Роксолане, распустил свой сераль, но детей оставил у себя. Я увидел его дочерей, а сыновья обучались в военных училищах.

Молодая египтянка. Художник Эмиль Верне Леконт

Находясь среди такого количества девиц на выданье, я почувствовал, что гостеприимство, оказанное мне в этом доме, таит в себе некоторую опасность, и не осмелился изложить действительное положение вещей, прежде чем не наведу подробнейших справок.

Вечером меня проводили домой, и от этого приключения у меня сохранились самые добрые воспоминания… Но, по правде говоря, стоило ли ехать в Каир, чтобы жениться там на французской девушке?

На другой день Абдулла явился просить позволения сопровождать англичан до Суэца. Это путешествие должно было продолжаться не более недели, и мне не хотелось лишать его такого прибыльного предприятия. Я предположил, что, вероятно, он был не слишком доволен моим вчерашним поведением. Путешественник, который целый день без сопровождения драгомана бродит по каирским улицам, а затем бог весть где обедает, рискует прослыть самозванцем. На время своего отсутствия Абдулла нашел себе замену — берберийца своих друзей но имени Ибрахнм. Этот бербериец (так здесь называют простых слуг) умел кое-как изъясняться на мальтийском языке.