Довольно скоро она поняла, что с писателями лучше всего встречаться на страницах их романов, что они в той же мере плод воображения читателя, что и их герои. Что они не испытывают благодарности к тому, кто оказал им любезность, прочитав то, что они написали, а скорее полагают, что это они оказали любезность, что-то написав.

Сначала Королева собиралась устраивать такие встречи регулярно, но этого soiree оказалось достаточно, чтобы развеять ее иллюзии. Одного раза вполне хватило. Сэр Кевин почувствовал облегчение, он нисколько не был захвачен этим начинанием и свою позицию пояснил следующим образом: если мэм устраивает встречу с писателями, ей придется устроить подобный же вечер для художников, а если она устраивает вечера для писателей и художников, ученые тоже будут вправе ожидать подобного приглашения.

— Мэм не должна казаться пристрастной.

Что ж, теперь эта опасность ей не угрожала. Сэр Кевин, с некоторыми оговорками, обвинил в провале литературного вечера Нормана, поскольку тот поддержал королеву, когда она поделилась с ним своей идей. Но и Норман вряд ли получил от этого вечера удовольствие. Литературная жизнь такова, что доля геев среди гостей была довольно высока, некоторые из них делали Норману определенные предложения. Но особой радости Норману это не доставило. Хотя, как и другие пажи, Норман просто разносил напитки и легкие закуски, он, в отличие от других, знал репутацию и положение тех, перед кем возникал со своим подносом. Он даже читал их книги. Но они теснились не около Нормана, а около красавчиков-пажей и конюших высшего ранга, которые, как язвительно сказал Норман (но не королеве), и понятия не имеют о литературной репутации партнера, вступая с ним в связь.

Однако даже если в целом опыт с Живым Словом оказался неудачным, это не отвратило (на что надеялся сэр Кевин) Ее Величество от чтения. У нее пропало желание встречаться с писателями и, в какой-то мере, читать писателей-современников, из чего лишь следовало, что она все больше времени посвящала классике — Диккенсу, Теккерею, Джордж Элиот и сестрам Бронте.

Каждую неделю во вторник вечером королева встречалась со своим премьер-министром, который кратко информировал ее о том, что, по его мнению, она должна знать. Прессе нравилось изображать эти встречи так: мудрый и опытный монарх наставляет премьер-министра, как избежать возможных опасностей, используя свой уникальный политический опыт, накопленный за пятьдесят с лишним лет пребывания на троне. Это был миф, но из тех, в создании которых участвовали сами, придворные, на деле же, чем дольше премьер-министры занимали свой пост, тем меньше они слушали и тем больше говорили сами, а королева одобрительно кивала головой, хотя и не всегда была с ними согласна.

Поначалу премьер-министры рассчитывали, что королева возьмет их за руку, будет похлопывать и поглаживать, как маленького ребенка, который хочет показать матери, что ему удалось сделать. Как правило, от нее требовалась демонстрация интереса, демонстрация участия. Этого хотели мужчины, этого хотела и миссис Тэтчер, всем хотелось шоу. На первых порах они выслушивали ее советы и даже стремились их получить, но с течением времени все ее премьер-министры с пугающим единообразием переходили на лекционный стиль, они уже не нуждались в ободрении королевы, а воспринимали ее как одного из слушателей, и ее замечания их не интересовали.

В свое время Гладстон тоже обращался к королеве, словно выступал на публичном собрании.

Встреча в этот вторник проходила по привычному образцу, и лишь под конец королева сумела вставить слово, сказать о том, что для нее действительно было важно.

— О моем рождественском телевизионном выступлении.

— Да, мэм? — спросил премьер-министр.

— Думаю, на этот раз мы можем несколько изменить его.

— Изменить, мэм?

— Да. Мы будем сидеть на диване и читать или я расположусь перед камерой с книгой, потом камера начнет приближаться, пока я не окажусь на среднем плане — это так говорится? — тогда я подниму глаза от книги и скажу: "Я читаю вот эту книгу о том-то и том-то", а затем начну читать вслух.

— А какая это будет книга, мэм? — Вид у премьер-министра был не самый веселый.

— Мы подумаем об этом.

— Возможно, что-нибудь о положении в мире? — Лицо его прояснилось.

— Может быть, хотя люди достаточно знают об этом из газет. Нет. На самом деле, я думала о поэзии.

— О поэзии, мэм? — Он попытался улыбнуться.

— Например, Томас Харди. Я недавно прочла одно его замечательное стихотворение о том, как движутся навстречу друг другу "Титаник" и айсберг. Оно называется "Схождение двоих". Вы знаете его?

— Нет, мэм. Но что это дает?

— Кому?

— Ну, — премьер-министр казался слегка обескураженным тем, что приходится это объяснять, — людям.

— О, очень многое, — сказала королева, — ведь оно показывает, что все мы подвластны судьбе.

Она смотрела на премьер-министра, любезно улыбаясь. Опустив взгляд, он стал рассматривать собственные руки.

— Я не уверен, что правительство решится одобрить это. — Публике не следует позволять думать, что с миром нельзя справиться. В противном случае неизбежен хаос. Или провал на выборах, что одно и то же. — Мне сказали, — настала его очередь любезно улыбнуться, — что есть отснятый чудный материал о визите Вашего Величества в Южную Африку.

Королева вздохнула и нажала кнопку звонка.

— Мы примем ваши слова во внимание.

Премьер-министр понял, что аудиенция окончена, когда Норман открыл дверь и застыл в ожидании. Так значит, подумал премьер-министр, это и есть знаменитый Норман.

— Норман, — сказала королева, — судя по всему, премьер-министр не читал Харди. Может быть, вы успеете до его ухода найти для него в нашей библиотеке одну из книг Харди в мягкой обложке.

К некоторому удивлению королевы, все вышло так, как она хотела. Правда, она сидела за письменным столом, а не расположилась уютно на диване, и читала вовсе не стихотворение Харди (отвергнутое за отсутствием в нем "прогрессивных" идей), а начала свое рождественское обращение со вступительного абзаца "Повести о двух городах" ("Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время"), что оказалось более чем уместно. Она предпочла читать не с телесуфлера, а по книге, поэтому старшему поколению своей аудитории (а их было большинство) напомнила тех учителей, которые когда-то давно читали им вслух в школе.

После успешного рождественского выступления королева утвердилась в своем желании читать вслух публично и однажды поздно вечером, отложив книгу о елизаветинском акте о супрематии, позвонила архиепископу Кентерберийскому.

Последовала пауза — ему пришлось приглушить звук телевизора.

— Архиепископ, почему я никогда не читала отрывков из Библии?

— Простите, мэм?

— В церкви. Все остальные должны были читать, а мы никогда. Ведь это не противоречит никаким положениям? Не запрещено, правда?