Мама Шона приносит нам чай.

— У тебя страшная вонь, — говорит она и открывает окно. Шон снова называет ее кошелкой. — Перестань грубить, — резко обрывает его она и тут же все сводит к шутке: — Он этого даже не замечает, Джей, настолько он привык. Но мыто совсем другое дело. Он еще хуже, чем мои куры.

— Вся беда в том, что я умею отличать красивых парней от некрасивых, — понизив голос, говорит Шон, когда она выходит.

— Весь вопрос в том, оцениваешь ли ты их как девушка, думающая: этот парень симпатичный, а этот нет, или… — я делаю глоток из своей чашки, — ты просто отмечаешь привлекательность.

— Не знаю, — с гримасой на лице отвечает Шон, — не знаю.

Затем мы переходим к Ближнему Востоку. Шона очень интересует война в Заливе. Еще три недели назад он ничего не знал о военной технике, а теперь он стоит над своей моделью и произносит с видом знатока: «Безусловно, самонаводящиеся ракеты это не более чем усовершенствованный вид бомб, которые использовались во время Шестидневной войны, когда самолет мог нести под крыльями до тридцати килограммов полезного груза дополнительного снаряжения. А что касается турбодвигателей бомбардировщиков „Стелс-Ф 15“ и „Прат-Уитни Ф 100–100“, то лучше них еще ничего не изобрели».

Мы договариваемся вместе сходить во вторник вечером в «Сад» и проверить его гомосексуальные наклонности. Месяц назад Марк подцепил там трех девиц и теперь утверждает, что если человек не в состоянии это сделать, то с ним явно что-то не в порядке.

Вернувшись домой, я дочитываю «Жестокое море» Николаса Монсерата. Грандиозный роман, посвященный грандиозной теме. Автор на фоне военных действий в Атлантике выводит перед нами потрясающих персонажей, которыми мы восхищаемся и судьбу которых оплакиваем. Главный акцент сделан на характеры людей, благодаря чему мы понимаем, что такое война. Наводящие ужас немецкие подводные лодки, охотящиеся на корабли, как стая волков. Локхарт и Эриксон, пьющие розовый джин в Гибралтаре после затопления «Тихой Розы», когда Локхарт соглашается стать первым помощником на «Сальташе». Люди, захлебывающиеся нефтью, моряки, умирающие достойно и недостойно. Когда я ложусь, все мои мысли заняты исключительно событиями Второй мировой войны.

Понедельник, 22 февраля

Сознание у меня словно раздвоилось: одна половина считает, что папа всерьез собирается отправить Чарли в интернат, а другая полагает, что это не более чем пустая угроза. Когда мне было девять лет, я украл у компании «Хепворт» марки. Они рассылали наборы марок по почте, чтобы человек мог выбрать понравившиеся и потом оплатить их. Я менял в буклете нумерацию марок и тырил самые ценные.

Никогда не забуду тот день, когда папе позвонили. Естественно, мне все приходилось делать от его имени, так как я был еще маленький, и в компании решили, что воровством занимается именно он. «Дже-е-ей, мне звонит какой-то человек, который говорит, что, если я не верну новую десятишиллинговую марку с изображением короля Эдуарда на ультрамариновом фоне, он обратится в полицию. Ты можешь мне объяснить, что это значит?»

Компания не стала возбуждать судебное дело, так как я был слишком мал, но вечером ко мне зашел папа и сказал, что на следующий день отправит меня в интернат. Тогда он просто хотел меня напугать, и, возможно, с Чарли тот же самый случай. А может, он и вправду хотел отправить меня в интернат и его отговорила мама.

Но если он отошлет Чарли, я точно перестану с ним разговаривать.

7 часов вечера.

Позвонил деду, чтобы поздравить его с днем рождения и поговорить о войне. Ему сегодня исполняется семьдесят четыре, и он видел, как погибают люди. Наверное, это потрясающее ощущение — пережить войну. Сегодняшняя жизнь стала такой плоской и суетной. Людям, пережившим войну, всегда есть что рассказать, даже если они не воевали на фронте, а просто были шоферами. Дед любит вспоминать войну и своих друзей со странными именами — Пачкуна, Коротышку Харриса и прочих. Так что в результате мы с ним беседуем больше получаса.

Жаль, что, когда я стану дедом, мне будет не о чем вспомнить. Что я смогу рассказать своим внукам? «Расскажи нам, дедушка, как Европейский союз запретил пепин»? Звучит не слишком убедительно.

Дед спрашивает, как поживает мелкий, и я говорю, что в школе у Чарли все в порядке. Я не рассказываю ему об интернате. Смерть мамы здорово подкосила деда. Стоит упомянуть что-нибудь с ней связанное или просто сказать, что Чарли плохо себя ведет и у него опять начались заскоки, как голос у него становится очень странным.

Описание деда: очень высокий, набриолиненные седые волосы, постоянно носит костюм и имеет приплюснутый нос, напоминающий кокос, на который кто-то сел.

10 часов вечера.

Сегодня приезжали министр внутренних дел Джек Стро и еще какие-то шишки из Би-би-си. Они обсуждали стоимость лицензии, освещение событий в Заливе и судьбу студии в XXI веке в бильярдной, куда папа отвел гостей, чтобы показать фотографии на стенах, где он стоит в обнимку с разными знаменитостями.

Папа был на грани — с ним всегда это происходит, когда он хочет произвести впечатление на окружающих. Он то и дело подходил ко мне, когда никто не видел, и отдавал резкие распоряжения, а потом вновь возвращался к шутливо-непринужденному тону. «Джей, убери свои чертовы туфли… А это Джей, мой старший, не правда ли, симпатичный пацан?.. Христа ради, вытащи ты наконец Чарли из ванной, министру нужно пописать… Ах этот запах. Это аквариум с черепахой. Черепашки-ниндзя. Ха-ха-ха! Нас он тоже сводит с ума, не правда ли, Джей?.. Немедленно убери этот вонючий аквариум в гараж».

— Ну и как все это понимать? — спрашиваю я, когда все расходятся. Я и вправду здорово разозлился.

Папа на кухне надевает на себя пижаму.

— Что именно? — спрашивает он, наливая себе выпивку, и ахает, чувствуя, что перелил. Перед сном он любит выпить стаканчик «Куантро».

— Что это за обращение со мной? — повторяю я.

— Какое именно? Я сегодня это заслужил, — добавляет он и делает глоток. — Хорошо.

— Как будто я твой подчиненный. Как будто я какой-нибудь младший продюсер.

Он с презрительным видом прикрывает глаза и выходит в гостиную. Мол, «видишь, как я сдержан, как умею справляться с собственными эмоциями». Но ему не удается до конца сохранить эту стойку. На полпути он останавливается, возвращается и, нацелив стакан в мою голову, словно это оптический прицел винтовки, произносит:

— Хватит.

— Чего хватит-то? — переспрашиваю я.

— Просто хватит, — повторяет он.

— Что именно? — не унимаюсь я, и тогда он отвечает мне очень угрожающим тоном:

— Ты живешь в прекрасном доме и ни в чем не нуждаешься. Чтобы так продолжалось и впредь — а ты, по-моему, не спешишь куда бы то ни было переезжать, — нам кое-что необходимо изменить. — Думаю, именно так он выступает на своих собраниях: подбородок выдвинут вперед и текст произносится медленно, с неравномерными паузами. — Ты знал, что у меня сегодня встреча с важными людьми. Я предупреждал тебя об этом еще четыре дня назад. Я напоминал тебе об этом сегодня утром. Но на тебя все это не производит никакого впечатления.