барыня! Оглядела себя: кошмар! Чёрный костюм категорически не предназначен для подметания полов. Хотела же серый — ела себя поедом, стаскивая пиджак — так нет же. Теперь костюм так просто не отряхнуть — только грязь развезёшь на радость офисным сплетникам. Будут неделю злословить: как шеф и где валяет свою пассию?

Юлька вздохнула и потянулась к внутреннему телефону.

— Марин, ты уже у себя?

— Знаю, — деловито отрезала их юристка. — Занесу минут через десять. А сейчас нужно сделать звонок. Извини.

Пик-пик-пик.

— Через десять, — передразнила её Юлька, ставя трубку на базу. — А ты тут сиди, как…

Не найдя подходящего сравнения, потелепалась к шкафу. Скатала пиджак и сунула в пакет, обругав себя за несдержанность. Радоваться должна, что у Маринки в кабинете целый деловой гардероб. Для каждой встречи или судебного заседания эта вечно занятая суховатая женщина выбирала свой прикид — исходя из каких-то политических соображений. Так что могла выручить в случае форс-мажора. Если хотела.

К Юльке она благоволила. Не в целях подлизаться к шефу, а просто так. В подруги не набивалась, но изредка заглядывала накоротке поболтать. О разнообразных исторических событиях — хобби такое. Юлька тоже любила погружаться в прошлое разных народов: там уйма всего интересного. И поучительного — заметила она, решив пока не снимать юбку. А также не отпирать дверь и попить чайку.

Чаепитие затянулось на полчаса. Юристы — люди подневольные: по звонку делают стойку, как по свистку. Проигнорируешь мелочь, проиграешь всё — как-то объяснила превосходство профессионального над личным Марина Сергеевна. Типичный девиз махрового карьериста, каковым она себя провозглашала, не скатываясь до унизительного лицемерия. Невинная женская слабость — у некоторых баб слабости куда разрушительней. К примеру, бросать мужей.

Наконец, дверь снаружи толкнули:

— Открывай, подпольщица!

Юлька сорвалась с места, и через пяток секунд в кабинет порывисто вступила Маринка. Сунула ей прямо на пороге плечики с серым брючным костюмом — прямо, как на заказ.

— Откуда ты?… — удивилась Юлька такой оперативности.

— Про твоё падение с лестницы уже знает весь город, — проинформировал её юрист высшей марки и помаршировал прочь, бросив на ходу: — Умойся. Запасной физиономии у меня нет.

— Трепачи, — проворчала Юлька под нос, собираясь закрыть дверь.

И тут в коридоре материализовалась ящерка. Кинулась, было, вслед Маринке. Метнулась обратно и снова за удаляющимся человеком. Теперь уже совершенно очевидно: за потенциальным убийцей.

— Что? — злорадно прошипела Юлька. — Прошляпила? Зараза! Будешь знать, — и захлопнула дверь прямо перед носом ящерки.

Та, впрочем, беспрепятственно прошла сквозь преграду. И закружила вокруг своей жертвы, как мотылёк вокруг вожделенной копеечной лампочки. Юлька демонстративно не замечала паршивку: пускай бесится. То ли ещё будет. Если продолжится в том же духе — мысленно пообещала она белой твари — я научусь справляться с твоими происками. Вот увидишь. Человек ко всему привыкает — если ты ещё не знаешь.

Ящерка зависла перед лицом — на её бесстрастной мордахе Юлька явственно прочитала удивление. Или поблазило — отмахнулась она от ненужной мысли, и бросила костюм на стол. Время шло, а у неё ещё куча дел.

Которую разгребала до обеда в рекордном темпе строителя первых пятилеток — как любил приговаривать её отец. Захватила и обеденный перерыв: навёрстывала упущенное. Работа спорилась, и он чуть не забыла о приглашении Ильи Моисеевича почаёвничать. Можно, конечно, отговориться занятостью — старик поймёт и не обидится. Но Юльке отчего-то захотелось к нему сходить. Потянуло с неодолимой силой.

А когда женщину куда-то тянет с неодолимой силой, ей лучше сразу туда направиться. Не углубляясь в сомнения и не кочевряжась. Спокойная ходьба позволяет внимательней смотреть под ноги и вокруг. Если же засидишься в сомнениях, а после рванёшь, дабы не опоздать, обязательно прощёлкаешь и влетишь в засаду. Ладно, если морду разобьёшь, а если голову оторвут?

Вытащив из стола подаренную накануне коробку конфет, Юлька отважно выплыла в коридор и потопала к лестнице. Огляделась, конечно — как без этого — и сбежала на первый этаж, ловя момент, пока лестница пуста. Но до кабинета Ильи Моисеевича всё-таки дошла степенным шагом человека, плюющего на опасность. Её дед Берлин брал! А она что, малахольная?

Обширный кабинет Ильи Моисеевича Кирилл приказал перегородить. Образовался уголок, где поставили диван с журнальным столиком и кресло, чтобы старик мог отдыхать в течение дня. Туда Юлька и завернула прямиком с порога.

— Не садись, — попросил Илья Моисеевич с дивана, где возлежал с видом курортника на пляже. — Чайник как раз вскипел.

— Вы обедали? — уточнила Юлька, наливая кипяток в его большую фарфоровую кружку.

Почти столетнюю с четырьмя красными буквами «РККА» и орденом красной звезды. Награда юного красноармейца Моськи, а позже инженера Моисея Самуиловича, полученная им в тридцать третьем. Рядовой Илюша ушёл на фронт в сорок четвёртом — в годовщину гибели отца: командира сапёрного батальона. Всё, что осталось от него, так это несколько фотографий и наградная кружка. С которой Илья Моисеевич никогда не расставался.

— Вам не жалко её использовать? — рискнула Юлька задать давно вертевшийся на языке вопрос, пододвинув кружку старика на край стола.

Тот внимательно оглядел её, будто видел в первый раз. Вздохнул и пробормотал:

— Кружка для того и кружка, чтобы пить чай. Помру, тогда и станет экспонатом. Внук обещал сберечь. Куда?! — рявкнул он и погрозил пальцем: — Оставь.

Юлька пыталась вынуть пакетик с чаем пораньше: крепкий чай ему не на пользу. Однако и на этот раз была поймана за руку. Сей ритуал сопровождал каждое чаепитие в закутке Ильи Моисеевича. И необъяснимым образом согревал ей сердце.

— Да, пожалуйста, — буркнула Юлька, плюхнув пакетик обратно в кружку. — Травитесь на здоровье.

— Не свирепствуй, — усмехнулся старик, сцепив руки на животе и замысловато крутя пальцами. — Садись и рассказывай.

— О чём? — как можно небрежней осведомилась она, усевшись в кресло. — Конфеты будете?

— Буду. Давай сюда.

Он положил раскрытую коробку «Коркунова» на впалую грудь. Принялся перебирать конфеты в разноцветной фольге:

— Я зверёк, и ты зверёк, — приговаривал, хитро щурясь и шагая пальцами по конфетам. — Ты мышонок, я хорёк. Ты хитёр, а я умён. Кто хитёр, тот вышел вон, — подцепил высчитанную конфету в золотистой фольге и осведомился: — Ну, и?

— Вы о моих трепыханиях на планёрке? — уточнила Юлька, размешивая чай и обдумывая: рассказать ему или нет?

— Дать бы тебе пенделя, чтобы не кривлялась, — пожурил её Илья Моисеевич. — Да вставать неохота. Суставы крутит.

— Вы всё равно не поверите, — пробурчала Юлька, пряча глаза.

А «спрятав» их, наткнулась взглядом на белую нечисть. Ящерка маршировала по столику прямиком к старику.

— Из-за тебя была дуэль? — съязвил тот. — Или