Вообще, Крис мне понравилась ещё в ту секунду, когда я впервые её увидел – когда она вышла из комнаты вся помятая и по-своему грустная, хотя и старалась выглядеть счастливой. Крис не то чтобы худенькая, но и, конечно, не толстая. Хотя моя бабушка, глядя на её лицо и ноги, сказала бы, что у Крис склонность к полноте, что с возрастом она обязательно располнеет. Бабушка любит говорить что-нибудь в этом духе. В общем, Крис была нормальной, хоть и не худенькой. Да и ей уже было двадцать четыре, она была старше нас всех.

И она была из тех людей, кто на общей фотографии выглядит как-то уж совсем заурядно, – таких замечаешь в последнюю очередь, а потом даже не можешь вспомнить, стояли они на этой фотографии или нет. На таких, как Крис, нужно смотреть вживую. Не знаю, в чём тут дело, но, когда видишь Крис вот так, вблизи, в ней появляется что-то важное, контрастное, и она начинает казаться очень даже привлекательной. И самое странное, что из-за этого хочется смотреть на неё постоянно – просто чтобы наконец понять, в чём тут дело и что в ней так цепляет: глаза, улыбка или вообще манера держаться.

Эшли, заметив, что Мэт спит, толкнула его в плечо и беззвучно рассмеялась, глядя на то, как он притворяется, будто не спал вовсе. Мне стало отчасти обидно, но не из-за того, что Мэт засыпает, и не из-за того, что Эшли веселится, хотя фильм совсем не весёлый, а из-за того, что я не взял «Капоте». Потом Эшли обернулась к нам с Крис – хотела что-то сказать про Мэта, но увидела, что моя рука лежит у Крис на коленях, и промолчала. Только, улыбнувшись, закусила нижнюю губу и отвернулась. Больше к нам не поворачивалась. А я только в этот момент окончательно осознал, что моя рука – на коленях Крис, что это не так уж невинно и что-то значит. Только сейчас почувствовал шершавую ткань её лосин и ребристую кайму юбки. Крис тоже оживилась. После того как Эшли посмотрела на нас, всё как-то изменилось.

Крис перегнулась ко мне через подлокотник и прошептала, что ей нравится моя рука. А я подумал, что у неё действительно красивые глаза, даже не красивые, а какие-то выразительные – в такие посмотришь, и кажется, что Крис всегда есть что сказать. Вот только она, если встать, едва доставала мне до плеча, хотя я и сам-то не великан. В Крис было метра полтора, ну или чуть больше. Я всегда это знал, но только сейчас серьёзно об этом подумал. И вспомнил, что она из семьи фермеров и раньше жила в Небраске, а потом её забрали у родителей, потому что они много пили и однажды чуть не спалили свой дом, и Крис стала уже четвёртым приёмным ребёнком в новой семье – они ей на совершеннолетие подарили квартиру в пригороде Чикаго, а на учёбу Крис пришлось взять кредит и даже подписать договор, чтобы после университета ещё пять лет работать в какой-то конторе. Мне об этом рассказывал Мэтью, но все эти факты будто жужжали где-то за стеклом, внутрь не проникали, а тут я открыл окно, и они все разом залетели в моё сознание, и я понял, что Крис интересная.

Крис опять что-то говорила про мои руки и теперь ещё более настойчиво гладила мою ладонь, даже перебирала пальцы. А я подумал, что у неё такой рост из-за пьющих родителей. Это не могло не сказаться. Может, её мать во время беременности пила. И меня это расстроило. Потом я порадовался тому, что утром постриг и вычистил ногти, – сейчас можно было не переживать из-за того, что делает Крис. Главное, в подвале было не так уж душно, и ладонь у меня совсем не потела, а если б вспотела, стало бы неловко.

И чем больше Крис наваливалась на подлокотник, тем больше я к ней прижимался и думал о том, что, сидя в полумраке, совсем забываешь про её рост. Теперь уже всё моё предплечье лежало у неё на коленях, а я краем глаза поглядывал на Эшли. Потом Крис меня поцеловала. Наверное, думала, что я сам это сделаю, но в конце концов устала ждать. И поцелуй был приятным. У неё хорошо пахло изо рта, и было очень влажно. Я почувствовал, как тепло растекается по телу. Подумал, что нельзя вот так сидеть без инициативы, и стал рукой гладить её ногу, хотя делать это в таком положении было неудобно.

– У меня нет совести. У меня есть только нервы, – с экрана говорил Писатель, а мы целовались.

У Мэта завалилась голова, и он стал похрапывать, а Эшли будто только сейчас по-настоящему заинтересовалась фильмом – сидела неподвижно, даже не пыталась его разбудить.

– Обругает какая-нибудь сволочь – рана. Другая сволочь похвалит – ещё рана. Душу вложишь, сердце вложишь – сожрут и душу, и сердце.

Мой любимый монолог в «Сталкере», а я целовался. Но про себя всё равно проговаривал каждую строку. Я мог бы так полфильма пересказать, а может, и две трети. Слово в слово. И сейчас говорил вместе с Писателем, в точности повторяя его интонации и паузы, и продолжал целоваться с Крис, и гладил её ногу – пожалуй, куда смелее, чем думал, что могу себе позволить.

– Мерзость вынешь из души – жрут мерзость. Они же все поголовно грамотные, у них у всех сенсорное голодание. И все они клубятся вокруг: журналисты, редакторы, критики, бабы какие-то непрерывные. И все требуют: «Давай! Давай!..»

Мы никак не останавливались, и наши губы были влажные, мягкие, слились в единую пульсацию чего-то тёплого и сытого, как летний ветер. А я закрыл глаза и думал об Эшли. Думал, что мне сейчас хорошо, а Эшли совсем рядом. Крис наконец вся прильнула ко мне, обхватила руками мою шею, стала пальцами поглаживать мне затылок. Если б не подлокотники наших кресел, так, наверное, вовсе перебралась бы ко мне на колени.

– Какой из меня, к чёрту, писатель, если я ненавижу писать. Если для меня это мука, болезненное, постыдное занятие, что-то вроде выдавливания геморроя. Ведь я раньше думал, что от моих книг кому-то становится лучше. Да не нужен я никому! Я сдохну, а через два дня меня забудут и начнут жрать кого-нибудь другого.

Это был действительно долгий поцелуй. Настоящий. Мне даже на мгновение показалось, что я люблю Крис. Правая рука окончательно затекла, и хотелось сменить положение, но я знал, что буду терпеть до тех пор, пока Крис сама не остановится. А потом я подумал, что моя правая рука при деле, а левая просто лежит, и это как-то глупо. Всего лишь мимолётная мысль, а мне стало тошно. Мерзко и буднично. Крис, кажется, почувствовала, как что-то изменилось, и чуть отстранилась от меня, но недалеко – всё ещё дышала мне в лицо, смотрела в глаза, не отстраняла моей руки и не позволяла сменить её положение.

– Ведь я думал переделать их, а переделали-то меня! По своему образу и подобию.

Затем Кайдановский читал «Вот и лето прошло», и я про себя читал вместе с ним. И мы ещё раз поцеловались с Крис, но уже не так порывисто, не так жадно, и я наконец размял затёкшую руку. Хотел сделать это незаметно; Крис заметила и усмехнулась, но по-доброму, без обиды.

Остаток фильма Крис лежала головой на подлокотнике и гладила мою руку, иногда прижимала её к губам, а я только и думал о том, что у неё совсем уж маленький рост, что она, наверное, так ярко одевается, чтобы скрыть этот недостаток. Все эти разноцветные лосины, юбки, рубашки, шарфики, этот пирсинг на ушах. А ещё я думал об Эшли, о её парне и о том, что она наверняка догадывалась, что тут, за её спиной, происходит.