А потом позвонил Дэнни, и все разом разлетелось на куски.

* * *

Она оказалась на четвертой полке – толстая, корешком наружу. Блеклая. Белая. Я снял ее с полки – увесистую бумажную стопку, просвечивающую сквозь матовый пластик.

«Штат против Адама Чейза».

Судебная стенограмма. Все, что было сказано тогда, до последнего слова. И скрупулезно зафиксировано. На веки вечные.

Листы были основательно захватаны, с загнутыми уголками. Сколько раз Робин все это перечитывала? На протяжении всего судебного процесса она стояла за меня горой, клялась, что верит мне. И эта вера едва не стоила ей единственной работы, которая была ей по-настоящему дорога. Каждый коп в округе думал, что это сделал я. Каждый коп, кроме нее. Она была непоколебима, а в итоге я ее бросил.

Она могла поехать со мной.

Да, это так, но какое это имело значение? Ее мир. Мой мир. Ничего могло и не выйти. И вот кто мы теперь – почти что чужие друг другу люди.

Я позволил подшитым страничкам раскрыться у меня в руках – и увесистая стопка послушно распахнулась на тех самых показаниях, которые почти приговорили меня.

ПРЯМОЙ ДОПРОС СВИДЕТЕЛЬНИЦЫ ДЖЕНИС ЧЕЙЗ, ПРОВЕДЕННЫЙ ВЫСТАВИВШЕЙ СТОРОНОЙ В ЛИЦЕ ОКРУЖНОГО ПРОКУРОРА ОКРУГА РОУАН.

ЗАВЕРЕНО: Свидетельница предварительно должным образом приведена к присяге и поклялась говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды.

В: Не будете ли добры назвать свои имя и фамилию суду?

О: Дженис Чейз.

В: Какое отношение вы имеете к подсудимому, миссис Чейз?

О: Он – мой пасынок. Его отец – мой муж. Джейкоб Чейз.

В: У вас с мистером Чейзом есть еще дети?

О: Близнецы. Мириам и Джеймс. Мы зовем его Джейми. Им обоим по восемнадцать.

В: То есть они являются подсудимому единокровными братом и сестрой?

О: Сводными братом и сестрой. Джейкоб им не биологический отец. Он усыновил их вскоре после того, как мы поженились.

В: А где их биологический отец?

О: А это важно?

В: Я просто пытаюсь прояснить природу этих родственных связей, миссис Чейз. Чтобы присяжные поняли, кто кем кому приходится.

О: Его нет. Уехал.

В: Куда уехал?

О: Просто уехал.

О: Хорошо. Давно вы замужем за мистером Чейзом?

В: Тринадцать лет.

О: Так что и с подсудимым вы знакомы достаточно давно…

В: Ему тогда было десять.

О: А вашим другим детям?

О: Им было по пять.

В: Обоим?

О: Они близнецы.

В: Ах да. Точно. А теперь, я понимаю, что это нелегко – свидетельствовать против собственного пасынка…

О: Да, тяжело. Впервые в жизни мне так тяжело.

В: Вы были близки?

О: Нет. Мы никогда не были близки.

В: Гм… Это потому, что он был обижен на вас? Поскольку вы заняли место его матери?

Представитель защиты: Протестую! Ответ требует домыслов.

В: Вопрос снимается.

О: Она покончила с собой.

В: Прошу прощения?

О: Его мать покончила с собой.

В: Гм…

О: Я не из тех, кто рушит чужие семьи.

В: Так-так…

О: Я просто сразу хочу все прояснить, пока его адвокат не попытался подать это так, как на самом деле не было. Мы никогда не были близки, это правда, но мы все равно одна семья. Я ничего не выдумываю и не хочу как-то навредить Адаму. У меня нет никаких задних мыслей. Я люблю его отца больше всего на свете. И я и вправду старалась найти общий язык с Адамом. Но мы так и не стали с ним близки. Чего уж проще?

В: Благодарю вас, миссис Чейз. Понимаю, что вам сейчас нелегко. Расскажите нам про ту ночь, когда был убит Грэй Уилсон.

О: Я видела то, что видела.

В: До этого мы еще дойдем. Давайте начнем с приема, устроенного в тот день…

Я закрыл стенограмму и поставил ее обратно на полку. И так хорошо знал, что там написано дальше. Гостей созвали по случаю дня летнего солнцестояния – идея моей мачехи. А заодно чтобы отпраздновать день рождения близнецов, их восемнадцатилетие. Она развесила по деревьям гирлянды с разноцветными лампочками, подрядила лучшую в городе фирму по устройству банкетов, притащила свинговую группу из Чарльстона… Все началось в четыре часа дня, закончилось в полночь – и все же кое-кто засиделся допоздна. В два часа ночи – по крайней мере, как она показала под присягой, – Грей Уилсон пошел вниз к реке. Где-то около трех, когда и все остальные уже разъехались, я якобы поднялся к дому весь в крови парня.

Его убили острым камнем размером с большой мужской кулак. Камень нашли на берегу, рядом с черно-красным пятном на земле. Было понятно, что это и есть орудие убийства, поскольку тот был весь в крови потерпевшего, а его размеры и форма полностью соответствовали дыре у него в черепе. Кто-то проломил ему затылок – ударил так сильно, что осколки черепной кости глубоко проникли в мозг. Моя мачеха уверяла, что это сделал я. Объявила об этом во всеуслышание со свидетельской трибуны. Мужчина, которого она видела в три часа ночи, был в красной рубашке и черной бейсболке.

Точно таких же, как у меня.

Он двигался, как я. Выглядел, как я.

По ее словам, она сразу не вызвала копов только потому, что в тот момент не осознала, что темная жидкость у меня на руках и на рубашке может быть кровью. Понятия не имела о том, что поблизости совершено преступление, вплоть до самого утра, пока на полпути к реке мой отец не заметил тело. С ее слов, лишь потом она сложила все воедино.

Присяжные совещались четыре дня, после чего опустился судейский молоток и я вышел на свободу. Отсутствие мотива – вот что склонило чашу весов в мою пользу. Обвинитель устроил настоящий спектакль, но дело было построено исключительно на показаниях моей мачехи. Ночь, темно. Если она кого-то и вправду видела, то видела с большого расстояния. И у меня не имелось абсолютно никаких причин желать смерти Грею Уилсону.

Мы были едва знакомы друг с другом.

Я прибрался в кухне, принял душ и оставил Робин записку на кухонном столе. Дал ей номер своего сотового и попросил позвонить, когда она закончит свою смену.

Лишь в самом начале третьего я наконец свернул на гравийную дорогу, ведущую к ферме отца. Мне был знаком на ней каждый дюйм, и все же я чувствовал себя тут незваным гостем, словно сама земля вокруг знала, что я по собственной воле отказался от своих прав на нее. Трава вокруг все еще поблескивала после дождя, придорожные канавы наполняла жидкая грязь. Я гнал машину мимо полных скота выпасов, а потом сквозь глушь старого леса в сторону соевых полей. Дорога шла вдоль линии ограды до самой вершины подъема, и, поднявшись на взгорок, я увидел раскинувшиеся подо мной триста акров сои. На поле работали мигранты, жарясь под ослепительным солнцем. Ни бригадира, ни грузовика с фермы я не заметил – значит, у рабочих не было воды.