– А почему ты не зашла внутрь?

Она уперла руки в бока.

– Не знала, что сказать. Думала, что слова сами придут ко мне.

– И?..

– Ничего так и не пришло.

Поначалу я никак не отреагировал. Любовь умирает не сразу, если вообще умирает, и действительно нечего было сказать помимо того, что уже было много раз сказано в далеком прошлом, в совсем другой жизни. Когда я все-таки заговорил, слова давались мне нелегко:

– Мне надо было забыть это место, Робин. Надо было забыть его с концами.

– Давай не будем, – сказала она, и я узнал гнев. Достаточно долго сам прожил с таким же.

– Так что теперь? – спросил я.

– Теперь я отвезу тебя домой.

– Только не к отцу!

Робин подалась ближе, и глаза ее на миг осветились прежней теплотой. В уголках рта проглянули смешливые морщинки.

– Такой гадости я тебе точно не сделаю, – заверила она.

Мы стали обходить ее машину, каждый со своей стороны, и я заговорил через крышу:

– Я здесь не для того, чтобы остаться.

– Ну да, – натужно произнесла она. – Естественно, не для того.

– Робин…

– Залезай в машину, Адам!

Я открыл дверцу и кое-как пролез на сиденье. Это был большой седан, типично полицейская тачка – рации, лэптоп, дробовик в держателе на приборной панели… Я был просто никакой. Болеутоляющие таблетки. Усталость. Утонув в подушке сиденья, я бездумно пялился на темные улицы, пока Робин вела машину.

– Вот тебе и вернулся домой, – произнесла она через какое-то время.

– Могло быть и хуже.

Робин кивнула, и я ощутил ее глаза на себе – мимолетный взгляд, когда дорога выпрямилась.

– Классно видеть тебя, Адам. Тяжело, но классно. – Она опять кивнула, словно все еще пытаясь убедить себя. – Не думала, что это вообще когда-нибудь произойдет.

– Я тоже.

– Остается один большой вопрос.

– Какой? – Я знал, что за вопрос, он мне просто не нравился.

– Почему, Адам? Вот в чем вопрос: почему? Ведь целых пять лет прошло! Никто и слова от тебя не слышал.

– Мне нужна какая-то особая причина, чтобы приехать домой?

– Ничего не происходит в вакууме. Тебе-то это должно быть известно получше, чем остальным.

– Все это просто коповские разговорчики. Иногда нет абсолютно никаких причин.

– Лично мне в это не верится. – С лица Робин не сходила обида. Она немного выждала, но я не знал, что еще сказать.

– Ладно, можешь не рассказывать, – произнесла она наконец.

Молчание пролегло между нами – лишь ветер подвывал, обтекая быстро несущуюся машину. Пощелкивали шины, проскакивая над трещинами в асфальте.

– Ты собирался позвонить мне? – спросила она наконец.

– Робин…

– Ладно, не обращай внимания. Проехали.

Еще несколько минут бессловесной тишины – неловкости, которая сковывала нас обоих.

– Зачем ты вообще поперся в этот мотель?

Я поразмыслил, сколько ей стоит рассказать, и решил, что для начала надо все прояснить с отцом. Если я не сумею все уладить с ним, то не смогу ничего уладить и с ней.

– Ты не представляешь, где может быть Дэнни Фэйт? – спросил я.

Я сменил тему, и она это поняла. Но не стала на этом заостряться.

– Слыхал про его подружку? – спросила Робин. Я кивнул, и она пожала плечами. – Это далеко не первый мелкий подонок, скрывающийся от ордера на арест. Никуда он не денется. С подобной публикой всегда так.

Я посмотрел на ее лицо, на его жесткие линии.

– Тебе никогда не нравился Дэнни. – Прозвучало это обвиняюще.

– Совершенно никчемный тип, – сказала Робин. – Игрок, алкаш и дебошир, просто пробы ставить негде. С чего это он должен мне нравиться? Это ведь он затащил тебя на дно, подкармливал твою темную сторону… Драки в барах. Скандалы. Это он заставил тебя забыть все хорошее, что в тебе было. – Она покачала головой. – Я-то думала, что ты перерос Дэнни. Ты всегда был слишком хорош для него.

– Он прикрывал мне спину еще с четвертого класса, Робин. Нельзя так вот попросту бросать таких друзей.

– И все же ты это сделал. – Она оставила все остальное недосказанным, но я все понял.

«Точно так же, как ты бросил меня».

Я отвернулся к боковому стеклу. Мне нечего было сказать, чтобы рассеять ее обиду. Она и так знала, что тогда у меня не было выбора.

– Чем, черт побери, ты занимался, Адам? Пять лет! Целая жизнь! Люди говорили, что ты в Нью-Йорке, но, кроме этого, никто ничего не знает. Серьезно, чем ты там вообще был занят?

– А это важно? – спросил я.

– Естественно, важно!

Робин никогда не сумела бы понять, а мне не нужна была ее жалость. Собственное одиночество я давно уже привык держать под замком, так что не стал вдаваться в подробности.

– Держал бар одно время, работал тренером в кое-каких спортзалах, работал в парках… Занимался чем подвернется. Нигде не задерживался дольше месяца-другого.

Я видел ее недоверие, слышал разочарование в ее голосе:

– И зачем ты тратил время на подобную чепуху? Ты же парень с головой! У тебя есть деньги. Ты мог бы пойти учиться, стать кем-нибудь…

– Дело не в деньгах или стремлении пробиться наверх. Меня это никогда не волновало.

– А в чем же тогда?

Я не мог заставить себя посмотреть на нее. То, что я потерял, никогда уже не вернешь назад. Мне не следовало высказывать это вслух, а тем более разжевывать по буквам. Только не ей.

– Случайные занятия не требуют напряжения мысли, – сказал я, после чего ненадолго примолк. – Занимайся такой чепухой достаточно долго, и даже годы размоются в одно туманное пятно.

– Господи, Адам!

– У тебя нет права судить меня, Робин. Мы оба сделали свой выбор. Мне пришлось пережить твой. Нечестно порицать меня за мой собственный.

– Ты прав. Прости.

Мы еще немного помолчали, слушая шипение и пощелкивание шин.

– А как насчет Зебьюлона Фэйта? – спросил я в конце концов.

– Это юрисдикция округа.

– И все же ты-то – тут как тут. Городской детектив.

– Вызов приняла контора шерифа[7]. Но у меня там хорошие знакомые. Они сразу позвонили, как только всплыла твоя фамилия.