– Мне не нравится, когда меня называют человечком, – произнес Хват.

– А мне не нравится, когда от меня подлянки ожидают, – парировал Реутов. – Я же насчет твоих подвигов в курсе был, забыл, что ли?

– Все подвиги в прошлом.

– Но не в слишком далеком, а?

Хват перешел в наступление.

– Пока Чеченская республика, – сказал он, – является частью России, никто мне не запретит туда ездить.

– И в походы ходить, – благожелательно покивал Реутов. – В туристические.

– Вот именно, товарищ полковник.

– А вдоль маршрута мертвые с косами стоят… И тишина…

– Не знаю, не видел, – стоял на своем Хват.

– Я тоже не видел, капитан, – перешел на шепот Реутов. – Зато знаю.

– Вы о чем?

– О том самом. Когда один ростовский генерал-лейтенант скоропостижно скончался в собственном кабинете, мы сразу смекнули, чьих это рук дело. Но разве ж тебя заложили, капитан, разве ментовке или конторе сдали? И разве хоть одна падла тебе на хвост села?

Хват без обиняков признался:

– Хотелось бы ответить на ваши вопросы отрицательно, да не могу. Не верю я в случайные встречи и совпадения. Так меня учили. Сели на хвост. Плотно.

Реутов досадливо крякнул:

– Да, наблюдение за тобой пришлось установить, а как же иначе. Только мы все это время не только тебя не трогали, но и прикрывали на всякий пожарный случай. Что бы там ни было, ты для нас свой. Во всех отношениях. Сам знаешь, что это значит.

– Ладно, вопрос с повестки дня снимается, – усмехнулся Хват. – Но вместо него возникает другой. – Его веки слегка прикрылись, пряча блеск глаз. – Вы, товарищ полковник, постоянно множественное число упоминаете: мы, нас. Кто имеется в виду? От чьего имени вы говорите?

– Сам соображай от чьего. Я ведь, в отличие от тебя, капитан, не запасной игрок, а действующий.

– Уж не в ЦСКА ли?

Шутка Реутову не понравилась.

– Команда моя как называлась ГРУ, так и называется, – отчеканил он.

– Я на штрафной скамье, – напомнил Хват. – Вернее, дисквалифицирован.

– Ну а я в тренерах хожу, – не без гордости объявил Реутов. – В играющих.

– А если без эзопового языка?

– С недавних пор я возглавляю отдел, и если справлюсь с поручением, то, глядишь, генералом заделаюсь. – Влажные от пива губы полковника расплылись до ушей. – Важный этап антитеррористической операции мне поручен, операцию ту держат на контроле в Кремле, а все самые крупные звезды на погоны, как известно, именно оттуда сыплются.

– Что же вы в таком случае по тверским кафешкам шляетесь? – спросил Хват, злясь на себя за то, что потерял бдительность, проворонив слежку.

– Вот решил с тобой кое о чем перекалякать. Но для начала поясни мне, зачем ты связался с этим мурлом, которое тут тебе мозги полоскало? С какой радости тебя в бизнес потянуло? – окончание тирады было произнесено с брезгливой гримасой, словно Реутов рассуждал о чем-то непристойном или даже позорном.

– Если вы в курсе, товарищ полковник, то я из Чечни не в одиночку выбирался, а с девушкой. Ее Алисой зовут, по паспорту она жена того самого Никиты Сундукова, который ее боевикам за долги продал. – Помявшись, Хват признался: – Она, дурочка, воображает, что меня любит, так что мы живем вместе. А сестра сидит в четырех стенах и дуется. Вот я и решил составить ей протекцию, пристроить на теплое местечко. Теперь жалею.

– Не беда, – философски заметил Реутов. – Зато небось катаешься, как сыр в масле. Двойной женской лаской окружен, как тот султан.

Высказав такое предположение, полковник безмятежно присосался к принесенному бокалу свежего пива, делая вид, что не замечает устремленного на него буравящего взгляда собеседника. Между тем Хвата сравнение с султаном задело за живое. Он не как сыр в масле катался, он крутился белкой в колесе. Когда две женщины заявляют права на одного мужчину, их жизнь становится насыщеннее и интереснее, зато существование объекта их заботы и ласки превращается в ад кромешный. Вот Хват и очутился между двух огней. Из-за бесконечных выяснений отношений с Алисой и Катей он никак не мог сосредоточиться на цели, которую поставил перед собой, возвратившись в Москву. Месть. Хват не собирался прощать Никиту Сундукова и чеченского авторитета Гелхаева, по злой воле которых боевики умыкнули Алису. Получится ли расправиться с ними под бдительным присмотром бывших коллег из ГРУ?

Хват задумчиво потер переносицу.

– Скажите откровенно, зачем я вам понадобился? – спросил он, ощущая из всех вкусовых качеств пива лишь одно – горечь, горечь, сплошную горечь.

– Принято решение восстановить тебя в звании, – ответил Реутов, как ни в чем не бывало прихлебывая свое пиво.

Это было произнесено тихо, но прозвучало как гром с ясного неба.

– Очень трогательно. – Хват вымученно улыбнулся. – Только в управлении почему-то забыли поинтересоваться моим мнением.

– Эту ошибку нетрудно исправить, – сказал Реутов, улыбаясь так же криво, но другой половиной рта. – Считай, что я интересуюсь. Каким оно будет, твое мнение?

Ответить на этот вопрос было непросто. Отправленный в отставку, Хват чувствовал себя не совсем так, как тот боец, потери которого не заметил отряд. Его попросту вышибли из седла, вышибли свои же, и его сердце до сих пор обжигала обида за то, что он – здоровый, полный сил, способный буквально на все мужик – выброшен на свалку, вычеркнут из всех списков, заживо похоронен прежними боевыми товарищами. Несправедливое решение командиров было подобно удару в спину, которого никак не ждешь от тех, кому привык доверять слепо, безоговорочно. Возвратиться в строй? Служить тем, кто тебя предал?

– Я не вернусь обратно, – твердо произнес Хват. – Вы обратились не по адресу, товарищ полковник.

В глазах Реутова сверкнули сердитые огоньки, хотя выражение его малоподвижного лица оставалось при этом совершенно непроницаемым. Обветренный и морщинистый, как бывалый римский легионер, невозмутимый, как статуя, он молча глядел на собеседника. Лишь его седые, коротко остриженные волосы упрямо щетинились. Он ждал иного ответа.

– Я достаточно ясно объяснил свою позицию? – повысил голос Хват.

– Извини, не расслышал, – шутовски покаялся Реутов. – Староват стал, туговат на ухо. Мне показалось, что ты отказался восстановиться в звании капитана спецназа Главного разведывательного управления, а этого быть не может, потому что не может быть никогда. Ты уж не обессудь, повтори сказанное.

– Я не вернусь обратно! Ни при каких обстоятельствах! Ни за что!

Несмотря на всю свою профессиональную выдержку, Хват едва сдержался, чтобы не хватить кулаком по столу.

Некоторое время Реутов обдумывал услышанное, а когда заговорил, его лоб оказался иссеченным резко обозначившимися морщинами.