— Почему у тебя такая аллергия к правде? — простонал я.

— Ну, это же было правдой всего несколько месяцев назад? Хочу сказать, что время относительно… и все такое, — улыбнулась она. — Во всяком случае, это поможет в отношениях с моим отцом.

Я вспомнил боль во взгляде сенатора при упоминании его единственной дочери.

— Не очень я в этом уверен…

— Кстати, дом полон народу, — Элен снова улыбнулась. — Довольно мрачных политических фигур.

— Будущие избиратели?

— Думаю, да. Правда, один довольно симпатичный: милый мальчик из Нью-Йорка, журналист. Собирается писать очерк об отце для какого-то журнала, как я понимаю, левого толка. И бедный папа не имеет ни малейшего представления, что его могут одурачить. Ты видел статью про него в журнале «Нэйшн»?

Я сказал, что не видел. Потом спросил, как зовут милого мальчика, который собирается писать очерк.

— Уолтер Ленгдон; просто душка. Я немного выпила с ним в гостиной, перед тем как поспешить сюда, чтобы активно заняться любовью с будущим супругом.

— У меня такое чувство, что долго наша помолвка не продлится.

— Возможно, ты и прав. Но ни за что не догадаешься, кто здесь еще: Вербена Прюитт.

— Бог мой! — испуганно воскликнул я. Любой бы испугался встречи с несравненной Вербеной, президентом общества дочерей войны 1812 года, а также президентом национального женского комитета партии, одной из самых влиятельных женщин-политиков в стране.

— Знаешь, они с папой почти земляки. У нее самые волосатые ноги, которые мне когда-либо приходилось видеть со времен встреч с футбольной командой Кембриджа.

— Пожалуй, мне лучше всего поскорее перебраться в гостиницу, — буркнул я, вылезая из ванны и скромно становясь спиной к Элен.

— Как тебе удается оставаться таким стройным? — спросила ненасытная Элен.

— Секрет в том, что я не занимаюсь никакими упражнениями, — сказал я, напрягая пару мышц, чтобы продемонстрировать напор мужского духа.

— Да, ты совсем неплохо выглядишь, — задумчиво протянула она. — Удивляюсь, почему мы, собственно, расстались.

С весьма решительной миной она шагнула ко мне.

— Вот этого не надо, — я поспешно отступил в спальню и успел натянуть брюки прежде, чем она прибегла к насилию. Элен сразу успокоилась, и мы продолжили разговор так, словно ничего не произошло. Я уже медленнее продолжал одеваться.

— А потом еще старый приятель отца, Роджер Помрой, и его омерзительная жена. Не знаю, что они здесь делают. Он промышленник из Талисман-сити, производит порох или что-то в этом роде.

— Теплая компания.

— Отвратительная, просто отвратительная. Этот надоедливый Руфус Холлистер, секретарь отца, тоже здесь живет. Я всегда говорила, что из-за него сбежала из дому. Тебе когда-нибудь приходилось касаться его рук? Что-то вроде сырого филе камбалы. Это мне напомнило, что я голодна, а заодно, что я отчаянно хочу выпить. Давай поторопимся. И позволь мне завязать твой галстук; мне так нравится завязывать галстуки мужчинам! Это дает такое ощущение власти, когда подумаешь, что одним легким усилием можешь задушить его насмерть!

— Дорогая, тебе никогда не приходилось обращаться к психоаналитику?

— Конечно. А разве не все так делают? Я ходила каждый день целых три года после того, как был аннулирован мой брак. Мать настояла. Когда все закончилось, я стала совершенно нормальной. Курс лечения я прошла на ура: больше никаких запретов, никаких психических расстройств, спокойное отношение к алкоголю, да еще слегка поношенное тело средних лет еврея-психоаналитика по фамилии Брейтбах, пополнившее мою галерею трофеев. — Она закончила завязывать мой галстук и посмотрела на меня с такой миной, что я даже подпрыгнул. — Ну вот! Теперь ты выглядишь пай-мальчиком.

4

Гостиная представляла собой большой зал со сквозняками и французскими окнами, выходившими в оголившийся под зиму сад со строго распланированными живыми изгородями и пустыми цветниками. Несколько человек сидели у камина. При нашем появлении двое мужчин встали. Поднялась нам навстречу и женщина в черном — миссис Леандер Роудс.

— Мама, я хочу тебе представить моего жениха, Питера Саржента.

— Очень рада вас видеть, мистер Саржент. Я так много слышала о вас… Такое совпадение: сенатор пригласил вас, не подозревая о ваших отношениях с Элен!

Женщина лет пятидесяти была довольно привлекательна, худощава и немного сутула, насколько я мог судить сквозь обилие черных кружев, без признаков груди и талии. На ее шее сверкали желтые алмазы старинной огранки. Глаза у нее были черными, и только пухлые губы — точно такими, как у дочери.

— Позвольте мне представить вас присутствующим, — сказала она.

Вербена Прюитт выглядела хуже, чем я ожидал: она оказалась массивной теткой в розовато-лиловом атласном платье, с крашенными хной коротко подстриженными волосами над толстой красной шеей, крупными чертами лица, маленькими поросячьими глазками и кожей, не слишком отличавшейся от лунных кратеров при взгляде в телескоп. Она крепко пожала мне руку. То же сделал и Роджер Помрой, высокий, представительный и седовласый. Жена его Камилла, симпатичная смуглая женщина, подкупающе мне улыбнулась. Рука ее с набухшими венами нежно поглаживала нитку крупного жемчуга на гладкой шее. Милый мальчик Элен, которого звали Уолтер Ленгдон, оказался рыжеволосым молодым человеком, пробурчавшим нечто нечленораздельное, когда мы пожали друг другу руки. Совершенно очевидно, что он чувствовал себя неловко. «Так и должно быть, — справедливо подумал я, — если входишь в чужой дом, подобный этому, собираясь позже потоптаться на его хозяине в своем журнале».

— Сенатор и Руфус скоро подъедут, — сказала миссис Роудс, когда служанка разнесла мартини.

Элен, подобно фокуснику, залпом проглотила один бокал, взяла с подноса другой и, держа его в руке, самым женственным образом пригубила. Интересно, на кого она хотела произвести впечатление? На милого мальчика? На мать? Или на собравшихся гостей?

Поначалу я думал, что могу оказаться единственным, кто чувствует себя в этой обстановке неловко. Но к тому времени, когда ужин кончился и мы сидели за кофе в гостиной под мужественным портретом сенатора Роудса, я пришел к выводу, что что-то не так, и предположил, что это вызвано неожиданным приездом Элен.

Но Элен весь вечер вела себя безукоризненно. К концу ужина она была чуть навеселе, но почти ничего не говорила. Пожалуй, никогда я не видел ее такой сдержанной. Сенатор был в хорошей форме, но у меня было такое чувство, что анекдоты, которые он рассказывал, и его громкий, немного хриплый смех звучали несколько наигранно и не от души. Он весь вечер подозрительно косился на нас с Элен, и я начал задумываться, долго ли продлится моя работа здесь. Про себя я поносил Элен последними словами: ее сообщение о нашей помолвке спутало все карты.

Казалось, и другие гости