понимал, где он пропадал и начинал нервничать. Мне и в голову не приходило, что он просто может взять и не прийти в один из вечеров, исчезнув так же внезапно, как когда-то появился. Я был уверен, что он уже попросту не имеет права так поступить, учитывая отношения, которые нас связывали… Хотя, если задуматься, какие это были отношения? Мы не были ни друзьями, ни даже товарищами… Два бранящихся друг на друга собутыльника, один — ещё пытающийся сдерживаться, второй — откровенно хающий всё вокруг.

Я зло уставился на пустое кресло напротив. И всё же он не имел права так со мной поступать, мог хотя бы предупредить, что не придёт. Делая скидку на то, что мы до сих пор не считали нужным обменяться контактами и поэтому он, вероятно, попросту не мог сообщить мне о том, что произошло нечто экстренное, я решил, что прощу ему этот промах, если он объявится через неделю.

Однако ни через неделю, ни через две он не появился. Я чувствовал себя одураченным и от чего-то покинутым, третью пятницу подряд выпивая за него абсент, ко вкусу которого уже тоже стал привыкать.

Я потерял счёт дней и почти лишился какой-либо надежды увидеть его вновь, пока однажды он чуть до смерти не напугал захмелевшего меня, когда внезапно возник за спиной и накрыл холодными ладонями мои веки.

— Ку-ку, угадайте-ка, кто тут в одиночку хлещет свои девчачьи коктейльчики.

Сердце пропустило удар. Он обошёл кресло и встал передо мной. Была ли проблема в освещении или в моём теряющем от градуса чёткость зрении, но он выглядел бледнее, чем раньше, напоминая восковую куклу с тем не менее очень реалистичными яркими глазами. Придя в себя, я готов был взорваться от разъедающего меня столь долгое время негодования.

— Где тебя носило?

— Ба, соскучился? А я-то всегда думал, что ты порадуешься, если я оставлю тебя ненадолго.

— Несколько недель — это ненадолго?

— Ну, знаешь ли, от некоторых годами ни слуху ни духу, но это не означает, что они пропали с концами.

— Я ненавижу, когда люди исчезают, не предупредив.

— Ба, а я ненавижу твоё стремление всех и вся контролировать, какими ещё фактами обменяемся? Кажется, я ничем тебе не обязан.

Он непринуждённо развалился в кресле и закинул руки за голову. С ним сложно было поспорить, но я не мог отделаться от чувства того, что меня покинули без какой-либо причины, ничего не сказав.

Он цокнул языком и без зазрений совести продолжил потешаться:

— Что, неприятно, когда про тебя забывают? А я вот к твоему сведению частенько такое на своей шкуре испытывал и ничего. Так что прекрати сидеть с перекошенной от обиды миной, я не за тем пришёл, чтобы на тебя такого смотреть.

Стремительно возникшая вспышка гнева тяжёлым звоном набата ударила в виски. Для него никогда не составляло труда уклоняться от вопросов и переворачивать всё с ног на голову, но я хотел, чтобы сегодня всё было иначе. Больше я не намеревался отпускать его, остановившись на очередной колкости в мой адрес или же недосказанности после потушенного бычка сигареты.

Сделав большой глоток вовсе не девчачьего, как он выразился, коктейля, я поднялся и посмотрел на него сверху вниз:

— Тогда для чего же ты пришёл?

— Ну, конечно же для того, что тебе кто-нибудь морду не начистил, ну или девушка какая не пристала, от которой ты бы в обморок хлопнулся. Забочусь о тебе и всё также никакой благодарности, — он наматывал на палец дред, беззаботно покачивая в воздухе ногой, свисающей с валика кресла, и никак не мог ожидать, что я наклонюсь к нему и схвачу за плечо, заставляя посмотреть мне в глаза. Его расслабленный настрой тут же улетучился.

— Я вроде говорил тебе, чтобы ты никогда не притрагивался ко мне. Если собрался очередную мораль читать, то валяй, но не смей трогать.

— Плевать.

— Ба, как мы заговорили. Неужто кто-то научился наконец проявлять свой характер? — он облизнул уголок рта и смело придвинулся ещё ближе ко мне. — Тогда, может, ты тоже готов выслушать то, что я тебе скажу?

Кровь стучала в висках. Я понимал, что что бы он сейчас ни сказал, это только сильнее разожжёт разгорающееся внутри пламя.

— Устал я от тебя, доволен? Скучно мне с тобой, неимоверно с-к-у-ч-н-о, — отчеканил он каждую букву, с вызовом глядя на меня.

Я не верил, что просто так могу надоесть ему. Что он возомнил о себе, неужели считал, что является более приличной компанией, чем я? Да невозможно было, чтобы кто-то мог терпеть его так же долго, как я, о чём тут вообще можно было рассуждать.

— А ещё, давно хотел сказать. Я многих презираю, но тебя в особенности, потому что ты никчёмное существо, которое даже не в состоянии признаться самому себе, что является насквозь притворным и лживым. Думал, удастся растормошить тебя, а ты только и научился, что пить и глотать никотиновые пары.

Его лицо передо мной начало двоиться.

— Сколько в тебе на самом деле говна, а? А ведь я уже говорил, что у нас намного больше общего, чем ты думаешь. Так как ты можешь в чём-то меня упрекать…

Я не дал ему закончить. Он не раз плевался в меня ядовитыми словами, но я знал, что рано или поздно непременно сорвусь. В этом не было моей вины, он сам освободил мне руки многочисленными нападками, да и, видимо, как раз этого старательно и добивался. Раз он так жаждал, чтобы я наконец выпустил из загона свою неуравновешенную личность, я не мог больше заставлять его ждать.

Я потащил его в туалет, чтобы скрыться от посторонних глаз. Он немного упирался, больше чисто для вида, но сам при этом не переставал горланить:

— Ничтожество!

— Пустое место!

— Притворщик!

— Жалкий! Жалкий! Жалкий!

Только когда я захлопнул за нами дверь тёмного помещения, он умолк. Это была небольшая коморка, стены и пол которой были выложены чёрной кафельной плиткой. Комната находилась в задней части заведения и плохо отапливалась, поэтому здесь было сыро и по-настоящему зябко. Света тут было не больше, чем во всём баре, под потолком висела одна голая лампочка. Когда-то её обрамлял абажур, но кто-то разбил его, а владельцы решили особо не заморачиваться с заменой. Зато они определённо страдали нарциссизмом, ибо стену напротив входа и единственной кабинки закрывало зеркало почти что в человеческий рост высотой. Разумных ответов на вопрос, зачем оно было нужно в таком месте, где толком не было ни света, ни трезвых людей,