Несколько дней длились предварительные исследования каменоломни под улицей Денфер. Гийомо не удивился, когда один из горнорабочих сказал ему о загадочных следах. В одной из сводчатых пещер ровный слой вековой пыли был нарушен, как будто на ней оставил свой след длинный хвост. Рабочий, который носил на шее саше с раздавленным чесноком и камфарой (у горняков проверенное средство защиты от ядовитого газа), рассказал Гийомо о фигуре с неясными очертаниями, которую он видел убегавшей по тоннелю. За собой она оставила «странный запах». Другие горнорабочие впоследствии говорили, что эта фигура «зеленого цвета» и «очень быстрая», из чего был сделан вывод, что это существо могло видеть в темноте.

Даже случившееся не так давно событие всегда, кажется, можно связать с древней легендой. И хотя о подземном существе уже сообщали раньше, стали говорить, что всякий, кто видел «зеленого человека», непременно умрет или потеряет родственника в течение года. Дядя одного из горнорабочих умер спустя месяц после начала работ, так что эта легенда, очевидно, была правдивой…

На первом этапе укрепления грунта он разделил своих рабочих на три команды. Команда «раскопщиков», состоявшая из рабочих-мигрантов, должна была расчистить коридоры от булыжников. Затем команда «каменщиков» начала бы укреплять своды столбами, используя камень, извлеченный раскопщиками. Смотровые колодцы с улицы были проложены через регулярные интервалы, вызывая закрытие дорог и всеобщее негодование. И наконец, «картографическая» команда должна будет составить карту подземного лабиринта в масштабе 1:216 – это означало, что карта заброшенной каменоломни должна была быть более подробной, чем когда-либо сделанная любая карта улиц Парижа.

Самыми серьезными препятствиями были многочисленные груды осыпавшихся камней. Удаление одной из таких возвышающихся груд булыжников было рискованным делом, и поэтому каменщики, следуя архитектурным планам, предоставленным природой и усовершенствованным господином Гийомо, превращали каждую такую груду в красивый закрученный конус каменной кладки, который, возможно, был скопирован с какого-нибудь необычного, перевернутого вверх ногами собора. Менее выдающийся архитектор заполнил бы пустоту камнями и песком; Гийомо создавал просторные своды и портики. Грубо вырубленные тоннели были украшены песчаником и облагорожены стенами, облицованными известняком. На гладких поверхностях, которые могли бы стать украшением залитого дневным светом проспекта, были вырезаны выпуклые рамы и вставлены надписи – нарисованные или выгравированные, – которые указывали место в последовательности проводимых работ, имя архитектора работ (буква «Г» означала «Гийомо») и дату:

До конца 1777 г. и на протяжении следующего года Шарль-Аксель Гийомо приводил в соответствие свои тоннели и улицы над ними. Он прорыл одинаковые коридоры под фасадами домов по обеим сторонам улицы, предоставив укрепление зданий их владельцам. (Это было отчасти потому, что хозяин дома по закону владел землей под своим домом: он мог, если хотел, попытаться выкопать подвальный этаж до самой преисподней.) Но зеркальное отражение улиц и создание подземного образа города давало также определенное удовлетворение. Названия улиц были выгравированы на каменных плитах; цветок лилия указывал на близость монастыря или церкви. Только в нескольких удаленных кварталах были пронумерованы дома (для расквартировки войск), так что Гийомо разработал свою собственную систему нумерации и применял ее столь последовательно, что в том не населенном людьми мире, где на каждой стене значился инициал G, любой человек мог найти дорогу легче, чем в перенаселенном лабиринте наверху.

Впервые со студенческих лет в Риме он обнаружил у себя состояние близкое к удовлетворению. Раньше он боялся, что должность инспектора каменоломен окажется чуть значительнее должности прославленного каменщика, но по мере продвижения работы он видел вокруг себя неразрушимые свидетельства своего собственного таланта. Находясь в двадцати пяти метрах под Латинским кварталом, он познал тихую радость человека, который посвящает себя душой и телом одной-единственной страсти.

Ввиду обвинений, которые вскоре были выдвинуты против него, следует также отметить, что он был верным другом любого человека, каким бы скромным ни было его происхождение, разделявшего его страсть. Дважды в день горнорабочим позволялось подышать воздухом и ощутить солнечное тепло. Один из горнорабочих, старый солдат, предпочел проводить свободные часы под землей, вырезая точную копию форта Маон, во взятии которого он участвовал в 1756 г. Однажды, когда он работал с долотом над своей моделью, рухнуло перекрытие. Гийомо приказал в память о нем возвести памятник:

«Здесь, после тридцати лет яростных битв, встретил свой конец этот храбрый ветеран; он умер, как и жил, служа королю и своей Родине».

Одному поэту было поручено написать хвалебную речь работам по укреплению грунта. Так как работа была далека от завершения, можно было сказать, что инспектор каменоломен искушает судьбу. Все же темой панегирика был не сам архитектор, а благотворное искусство, творцом которого он был:

Вероятно, невежество и зависть неизбежно должны были попытаться разрушить его работу. Дюпон, работы по укреплению грунта которого оказались недостаточными, попытался поднять среди горнорабочих бунт, сказав им, что им недоплачивают. В отзывающихся эхом коридорах Министерства финансов он нашептывал, что Гийомо проматывает общественные деньги, тратя миллионы ливров на ненужные шедевры, тогда как они могли бы быть потрачены на улучшение санитарных условий, дороги и национальную оборону.

Гийомо обращал на эти нехорошие слухи меньше внимания, чем, возможно, следовало бы. Но они достигли его ушей точно в тот момент, когда до его сознания дошла ужасная правда, по сравнению с которой махинации его соперника были просто паучьей паутиной в бездонной пропасти.

Когда отдельные части подземной карты были составлены вместе, Шарль-Аксель увидел прошлое города, развернувшееся перед ним как галерея художественных полотен. Галлы и римляне добывали камень для своих построек из открытых каменоломен рядом с Сеной. В конце концов они стали копать в холмах, расположенных к северу и югу, следуя древнему руслу реки. По мере того как город разрастался за пределы острова по обоим берегам, каменоломни становились глубже, и Париж начал уничтожать свой собственный фундамент – брать песок для производства стекла и плавки металлов, гипс для штукатурки, известняк для стен, зеленую глину для кирпичей и изразцов. Огромные колеса когда-то разлиновали улицу Сен-Жак: лошадь, которая проходила по кругу пять километров, могла с помощью лебедки поднять на поверхность шеститонный блок известняка. Часть самого лучшего строительного камня, который пошел на возведение собора Парижской Богоматери, Пале-Рояля и особняков в квартале Маре, была взята из-под улицы Денфер. Горнорабочие добыли там столько камня, насколько им хватило смелости, оставив его в достаточном количестве для того, чтобы поддерживать кровлю выработки. Спустя годы другие горняки обнаружили выработанные каменоломни и стали копать глубже до пластов, залегавших ниже. Основание каждой выработки тогда становилось кровлей для последующей выработки, так что теперь, вместо того чтобы найти прочный камень под полом тоннеля, Гийомо неожиданно столкнулся с обширными пустотами, поддерживаемыми лишь несколькими качающимися кучами камней.