говорит Шульц. — В моем поступке я не вижу ничего позорного, но меня все время грязнили здесь… Если я и провожал Ольгу Григорьевну на вокзал, то ведь я же любил ее… Я считал своей обязанностью помочь ей…»

«Мое последнее слово! Какая горькая ирония! — восклицает Базунов. — Нет! Это не последнее слово… В этом самом зале я работал 27 лет и видел только одни симпатии к себе. Даст Бог, я еще не раз буду выступать в этом зале…»

Волнуясь, говорит присяжный поверенный Аронсон: «За 17 лет моей деятельности я провел массу дел в этом самом зале, я выступал здесь по большим процессам… Теперь же со стороны обвинения меня обдали грязью… Опытные адвокаты, не новички, после этого процесса мы должны прийти к заключению, что все-таки не знали самого главного: нет там равноправия сторон, где над тобой глумятся, а от тебя требуют спокойствия…»

В заключение Аронсон обращается к присяжным заседателям с надеждой, что они по достоинству оценят предоставленное на их рассмотрение дело.

После резюме председательствующего С. В. Кудрина присяжные заседатели удаляются в совещательную комнату.

В долгом, томительном ожидании проходит два часа. Наконец раздается возглас судебного пристава: «Суд идет… Прошу встать!»

Старшина присяжных заседателей начинает читать вынесенный вердикт.

Присяжные поверенные Базунов и Аронсон оправданы. Шульц признан виновным, но действовавшим в состоянии умоисступления и потому не подлежащим наказанию.

Оправданных адвокатов встречают восторженные овации многочисленной публики.

Заседание суда окончено.

РОМАН ВРЕМЕН КРЕПОСТНОГО ПРАВА

Началась эта история еще до отмены крепостного права. Некий дворянин Матвей Андреевич Ефимьев, помещик Новгородской губернии, женился в Петербурге на дочери статского советника Вере Гетц и поселился с ней в своем имении, в селе Долоцком Устюженского уезда. Брак оказался не из счастливых. Детей у них не было. Сам же Ефимьев любил кутнуть и вскоре после свадьбы обзавелся любовницей. Произошло это так. Однажды, гостя у своего соседа, помещика Караулова, увидел он в поле молодую крестьянскую девушку, жавшую рожь. Звали ее Екатерина Дмецо-ва. Девушка очень понравилась Ефимьеву. Он позвал ее к себе в комнату, обласкал и сделал несколько ценных подарков. Обновы, в которых вскоре начала щеголять Катерина, сразу были всеми замечены. Заговорили о том, что она стала любовницей помещика. Чтобы прекратить эти слухи, старшая сестра Катерины насильно выдала ее замуж за мещанина Полунина. Однако молодая недолго прожила с нелюбимым мужем. Месяца через три Катерина ушла от него, поселившись на отдельной квартире, нанятой для нее Ефимьевым. Не стесняясь жены, помещик начал открыто жить с молодой крестьянкой, и вскоре от этой связи родился мальчик. Муж Катерины, знавший о ее отношениях с помещиком, отказался признать ребенка своим сыном, поэтому новорожденного объявили подкидышем. Затем мальчика окрестили, назвали Павлом, причем крестным отцом ребенка был помещик Караулов. Около двух месяцев Павлуша оставался в доме матери Катерины, а затем Ефимьев определил ему в няньки свою крепостную Февронью Барсукову, сказав ей: «Иди нянчить моего ребенка», и поселил обоих в квартире Катерины.

Позднее Ефимьев выстроил в УсТюжне большой дом, в котором и стал жить вместе с Катериной, ее ребенком и другой своей любовницей — Елизаветой Проскуряковой. В шестилетнем возрасте сын Катерины, которому была присвоена фамилия Дмецов, был привезен помещиком в Петербург и остался жить в семье его жены. Первоначально она была очень недовольна этим, но ласковый характер ребенка, его поразительное сходство с мужем и потребность любить кого-нибудь привели к тому, что она страстно привязалась к мальчику, полюбила его, как родного сына, и, когда он подрос, отдала в пансион Бидер. Из пансиона Павел Дмецов был переведен в училище при лютеранской церкви св. Петра, а затем поступил учиться в гимназию. Катерина с разрешения помещика несколько раз приезжала из Устюжны навестить сына, да и сама госпожа Ефимьева старалась поддерживать у мальчика любовь к своей родной матери. Заботясь о будущности Павла, супруги Ефимьевы решили усыновить его и обратились с прошением об этом на высочайшее имя. Однако им в этом было отказано. В то же время выяснилось, что классическое образование не по силам Павлуше, и помещик, взяв его из гимназии, стал приучать к торговым делам, а в 1876 г. Павел поступил на военную службу — на правах вольноопределяющегося был определен в лейб-гвардии егерский полк. Год спустя Ефимьев скончался в Устюжне, выписав к себе перед смертью из Петербурга свою жену и незаконного сына. На основании духовного завещания все огромное состояние его в сумме до 300 000 рублей перешло в исключительную собственность Павла Дмецова, который был назван в завещании воспитанником. Став неожиданно богачом, Дмецов оставил военную службу и вместе с вдовой своего отца поселился в Устюжне. Госпожа Ефимьева и после смерти мужа продолжала горячо любить его незаконного сына и в своем завещании отказала в пользу Дмецова все, что у нее было.

В 1878 г. к госпоже Ефимьевой приехала погостить ее старая приятельница Нейлисова, и Павел Дмецов повел их обеих на местное кладбище поклониться могиле Ефимьева. Когда они проходили мимо одной могилы, молодой человек остановил дам и с грустью сказал им, что в этой могиле нашла себе вечный покой его мать-крестьянка.

Через шесть лет после этого в Петербурге умерла вдова генерал-майора А. Н. Бибикова, родная сестра покойного Ефимьева, оставив состояние в 100 000 рублей. Определением Санкт-Петербургского окружного суда в правах на это наследство были утверждены ее дальние родственники, тайный советник П. Митусов и коллежский советник С. Митусов. Между тем прямым наследником генеральши Бибиковой являлся Павел Дмецов как ее родной племянник. В то время, однако, ни он, ни его вторая мать не поинтересовались наследством, перешедшим к дальней родне, и только через шесть лет они вспомнили о нем. К тому времени материальное положение Дмецова сильно изменилось к худшему. Не умея быть бережливым, он спустил не только состояние покойного Ефимьева, но и приданое своей жены.

В 1891 г. вступил в силу новый закон об узаконении детей, прижитых супругами до брака. Дмецов решился воспользоваться удобным случаем и уговорил госпожу Ефимьеву объявить его своим собственным сыном, прижитым будто бы ею с покойным мужем. Убежденная его доводами, она подала в новгородскую консисторию заявление, в котором объяснила, что мещанин Павел Дмецов, записанный в метрике подкидышем, на самом деле есть ее законный сын.

Основанием к сокрытию действительного происхождения его, по словам госпожи Ефимьевой,