— Я даже не знал, что проголодался, — сказал Дед. — Пожарю мясо.

— И грудинку, — попросил Инженер.

[Оставил Деда над решеткой, а Инженера за столом. Витек пошел за тем, за чем собирался пойти. «На угольной магистрали жизнь бьет ключом», — подумал, входя в столовую. Достал из холодильника первую порцию на этот раз достаточно охладившегося пива. Когда возвращался к столу, услышал обрывок разговора.]

— Витек, вилкой, — говорил Инженер.

— Не люблю вилки.

[Поставил пиво. Сел.]

— Витек, какие у тебя дети? А то я забыл, — спросил, колдуя над решеткой, Дед.

— Девочка и мальчик. Три и четыре.

— Маленькие.

— Нет. Высокие, — уточнил Инженер.

[Открыл банку. Закурил. Остальные пили водку. По магистрали мчались поезда. Провода пели.]

[Проснулся от яркого света. Лежал на спальнике, прикрытый подстилкой. Сверкали белые стены. «Хороший свет», — подумал. Встал. Взял полотенце и мыло. Вышел в коридор. Пусто. Тихо. В умывальне плавали остатки пара. Сбросил вчерашнюю одежду. Залез под душ. Пустил горячую воду. Через десять минут нагишом вернулся в комнату. Вынул из рюкзака сегодняшнюю одежду, блокнот и ручку. Оделся. Сел за стол. Закурил. Начал писать.

Как-то, недели две-три назад, Злющий заказал текст. «Послушай, напиши слова для рекламного ролика к альбому. Идея такая. Группа та же самая. Бандиты. Сильная музыка, иконоборческие тексты. Но один номер отличается. Музыка, конечно, сильная. Самая сильная в альбоме. Но слова другие. Я подумал, нужно что-нибудь душещипательное. Лирика, чувство, душевный разлад, пошлятина. Нежно. Приторно. Понимаешь? Понимаешь. Пиши», — сказал по телефону. (Разумеется, каждую фразу Злющий приправлял бранными словами. Жутко матерился.)

Через час текст был готов. «Кровь и перья». Спрятал в рюкзак блокнот, ручку, спальник, подстилку, умыванье-вытиранье, комок вчерашней одежды. Затянул ремни, закрыл молнии, защелкнул пряжки. Почувствовал голод и жажду. Закинул на плечо рюкзак, закрыл дверь. Вышел на свет. Вошел в столовую. Стол — ослепительно белое пятно скатерти. Только скатерть. Прислонил рюкзак к холодильнику. Достал последнюю банку пива и остатки вчерашнего ужина. Поставил на огонь кофеварку. Хлеба не было. Положил на тарелку несколько ломтиков ветчины, облупил три крутых яйца, добавил два кусочка сыра, хрен, помидоры, паприку. Налил в кружку дымящийся кофе, забелил несколькими каплями молока. Принялся за еду. Через двадцать минут вышел из барака и сел за стол. Открыл банку. Закурил. Со стороны магистрали не спеша приближался Дед.]

— Хороший свет. У тебя нимб, — сказал и сел.

— Привет, Дед. Когда мы закончили?

— Я — в четыре двадцать семь. Евросити. А говорил тебе, что рано ложусь. Это последнее, что я запомнил. А вы? Тогда же, наверное.

— Уехали?

— Да. Толстый приехал в шесть. Знаешь, зачем его вызывали?

— Понятия не имею.

— Заказали картину для Управления. Чтоб нарисовал запасной путь. Вот-вот должен вернуться.

— Который час?

— Восемь. Пойдешь прогуляешься?

— Да. Ты со мной?

— Нет, Мачек. Без ноги тяжело. Куда пойдешь? Море? Горы?

— Нет. Между. Вдоль магистрали. К ребятам. Может, доплетусь.

[В молодости Дед был выдающимся альпинистом. Творческим. Сорок лет назад решил первым зимой перевалить через стену Агаты. (Специализировался на зимних восхождениях.) На счету у него было несколько десятков нехоженых трасс. На всех континентах. Тогда, сорок лет назад, он застрял в стене. Внезапно сломалась погода: снег, ветер, тридцатиградусный мороз. Через два дня удалось съехать вниз. Только он был на такое способен. Три месяца приходил в себя в швейцарской клинике. Так и не пришел. Ему ампутировали ногу и четыре пальца на левой руке. В горы он уже не вернулся. Даже близко не подходил. Сник.]

— Да. Забыл.

— А я не забываю. Идешь? Где рюкзак?

— В столовой возле холодильника. Подожду Толстого. Вроде бы его слышно.

— Да. Это он. Помнишь, как Витек ночью классно ссорился с Инженером?

— Смутно. Из-за чего?

— Из-за редуктора.

— Верно. Помню.

[На запасной путь медленно вкатился ремонтный поезд. Голова остановилась около стола. Они увидели, как Толстый перешел из кабины в квартиру. Чуть погодя открылась задняя дверь вагона, и Толстый, навьюченный рисовальными принадлежностями, спрыгнул на землю. Ни на кого не глядя, расставил мольберты, к специальному кронштейну прикрепил ящик с красками, сбоку повесил палитру, а в извлеченный из кармана комбинезона складывающийся, как телескоп, алюминиевый стаканчик вставил пучок кистей. Вернулся на минутку в вагон за подрамником с загрунтованным белым холстом. Постоял, поглядел в сторону запасного пути, установил холст на мольберт. Только тогда направился к ним с протянутой рукой.]

— Хороший свет. Я только поздороваться.

— Знаю. Дед сказал про заказ.

— Вот именно. На участке я все сделал. Определил места повреждений. Распечатал данные. У меня есть несколько часов. Я слыхал, вы неплохо потрепались ночью.

— От Витека?

— И Инженера. Классно они ссорятся.

— Редуктор?

— Нет. Отношение к практикантам. Ладно. Я пошел.

— Понаблюдать можно? — спросил Дед.

— Можно. Ты всегда наблюдаешь.

[Затушил сигарету. Неторопливо пошел в сторону магистрали. Ни с того, ни с сего вспомнились серые бетонные плиты, соединенные стальными прутьями, почему-то похожими на гигантских влажных виноградных улиток. Бетонка начиналась сразу за виадуком, в трех-четырех километрах от станции в Е., и бежала с небольшими перерывами и переходами на другую сторону угольной магистрали аж до З. — в тот день погода была хорошая, солнце, легкий ветерок, прохладно. Он прошел несколько сот метров, снял рюкзак, сел на микроскопический островок мха, съел бутерброды, запил водой, закурил. Когда вставал, справа подъехали двое пацанов на велосипедах, «вы куда?» — спросил младший, «куда глаза глядят», «далеко?», «далеко», «мы вас проводим», «хорошо». Расстались через несколько минут, он не был хорошим собеседником, да и дорога внезапно оборвалась перед виадуком. Поднялся на насыпь, увидел внизу по другой стороне серую бетонную полосу, помахал ребятам, они помахали в ответ. Пересек рельсы, спустился с насыпи, поправил лямки рюкзака и пошел вперед. Возле этой магистрали дороги из бетонных плит не было. И он не тащил рюкзака. А тогда… другие были времена. Другая цель и причина. Да и погода. Только птицы так же горланили. Всплыло еще одно воспоминание. Гостиница. Рассвет. Они с Анджеем в номере на двоих. Из расположенного поблизости парка через открытое окно доносились птичьи голоса. «Зяблик?» — спросил он. «Нет. Малиновка. У зяблика довольно быстрая трель, состоящая из трех частей, с подчеркнутым концом: пинк, ирр; налету: жип. А у малиновки не очень громкий, как у флейты, каскад быстро повторяющихся серебристых тонов: цити-цити-дзи-трили-лили, ни одного неприятного звука». «Ты прав, малиновка. Пива?» «С удовольствием». Улыбнулся. Перешел на другую сторону магистрали. Сел под трехствольной сосной, к которой кто-то прилепил желтый листок с черной надписью: ПРЯМОЙ ПУТЬ НА КРАЙ СВЕТА. Оторвал листок от коры. Закурил. Посмотрел на небо. Чайки и орлы. Через час двинулся обратно. Поезд стоял, Толстый рисовал, Дед наблюдал. Помахал им и вошел в столовую. Сложил желтый листочек вчетверо. Спрятал в рюкзак. В блокнот. Достал из холодильника бутылку молока. Вышел. Подошел к художнику.]