Но если ты проявишь волчью прыть, —

Глядишь, тебя, пожалуй, примут в стаю.

И ты, приткнувшись скромно с краю.

Добычу будешь сытную делить.

С волками выть — по-человечьи жить…

Нет, я другой такой страны не знаю.

Отец не хотел ни проявлять «прыти», ни даже близко подходить к этой «стае».

Просить можно только у своих. Те, к которым ему советовали идти — даже ведь не просить, а вполне законно качать права — были чужими.

Сейчас вспоминают: некоторые из них были вовсе не плохими людьми. И если могли, действительно старались помочь.

Тогда, впрочем, тоже так говорили. Отца это не смогло переубедить.

К перестройке он уже выдохся. Пришли болезни. Ему не писалось. Тем не менее он ежедневно по нескольку часов сидел за письменным столом.

Дело было, конечно, не только в здоровье. Зашаталась и пала система — главный предмет его сатирического внимания. как думал он о себе и о своем творчестве.

Та самая стена, о которую он всю жизнь колотился лбом.

К этому требовалось привыкнуть — перестроиться самому.

Только что в себе перестраивать? Сознание? Опыт? Творческий дар? Умение видеть оборотную сторону любой медали?..

Хотя система системой, но писал отец все-таки не о ней. Как ни банально это звучит, но писал он о жизни. О ее иронии, парадоксах, бесконечном смешении добра и зла, глупости и разума, причин и следствий, кажущихся закономерностей и знаменитого, причем не только русского, «авось». И о разных людях, которые вынуждены жить — и выживать! — в этих странных, смешных, изнурительных, неописуемых, но всем знакомых обстоятельствах.

В обстоятельствах жизни.

За последние годы у отца составился цикл стихов, который он назвал «Послесловие к роману «Дон Кихот». Там есть «Монолог Санчо Пансы», «Монолог Дульцинеи», «Монолог стада» и другие. Есть там и «Монолог Дон Кихота» — напоследок хочу процитировать его целиком:

Я Дон Кихот. Задуман я, как шут.

Чтобы потешить публику честную.

Читая обо мне. гидальго ржут:

— Вот так чудак! Кто ж поступает так?

Вот выдумал историю смешную!

А я всерьез на мельницу скачу,

А я лицом к лицу врага встречаю

И раненую ногу волочу…

Ведь я всерьез удары получаю.

И синяки на теле у меня,

И Санчо вновь готовит перевязки.

Да, колдуны живут не только в сказке,

А это значит — снова на коня.

Не зная ни сомнений, ни опаски

И Дульцинею в памяти храня.

Пускаюсь в путь я по дорогам тряским.

Над полем поднимается заря.

Оруженосец мой ворчит не зря.

Когда последний раз мы с Санчо ели?

Не спали мы уже почти три дня,

И синяки не только у меня.

Но и у Санчо бедного на теле.

Немало битв и поражений в том числе…

Оруженосец верный мой вздыхает.

О, кто б сказал, что на своем осле

Со мною он в бессмертие въезжает.

О том не ведали ни я, ни он.

Ни Дульцинея… Всех нас вечный сон

Унес. Ни у кого нет превосходства.

Но я — я. чей удел быть жалким чудаком.

Чьи похождения — сплошное сумасбродство.

Над кем смеялись, словно над шутом —

Я среди вас живу как символ благородства…

Ах, если б знать всегда, что станется потом!

…Умирал он дома. За время болезни у него отросла борода. Когда все кончилось и он лежал на кровати со странно спокойным и заострившимся лицом. Мима Гребнева, жена его лучшего друга и ближайшая подруга мамы, не смогла удержаться от восклицания: «Господи! Как похож на Дон Кихота!..»

Леонид БАХНОВ

Отрывок из автобиографии

Как известно, человек произошел от обезьяны.

Однако не следует думать, будто именно так все и должно было случиться и человек не мог произойти пораньше от какого-нибудь другого представителя живого мира.

Мог, и неоднократно.

Давным-давно он мог бы произойти даже от простейших организмов. Но этого не случилось, потому что человек подумал: все равно простейшие не сообразят, что им нужно делать, чтобы стать человеком… Ведь они простейшие… и, воспользовавшись этим предлогом, он взял и не произошел…

Потом человек мог произойти от рыбы. Но вокруг было так красиво и приятно — вода, водоросли, ракушки разноцветные… А жизнь такая беззаботная, бездумная и разнообразная — то ты кого-нибудь съешь, то тебя кто-нибудь проглотит… В общем, ему очень уж не хотелось менять привычный образ жизни и заниматься эволюцией. Ему хотелось только ничего не делать.

«Да ну еще, происходить! — думал он лениво. — Что мне, больше всех надо, что ли? Другие вон не происходят, и ничего — живут в свое удовольствие… Успеется, произойдем!»

Это были хотя и ленивые, но откровенные мысли, которыми он ни с кем не делился. Вслух он говорил другое:

— Конечно, моя первейшая задача — произойти, и я ее выполню. Но, понимая, какое ответственное дело мне поручено, я должен действовать продуманно и неторопливо, дабы с честью оправдать возлагаемые на меня надежды.

А время шло… Появились ящеры. Они ходили по земле, плавали, летали. И человек вздохнул: ничего не попишешь, пора начинать происхождение…

Только от кого именно произойти? Можно от археоптерикса, который летает. А вдруг упадешь и разобьешься?

Тогда можно от ихтиозавра, который плавает. А вдруг захлебнешься и утонешь?

Нет уж, если происходить, так от тех, которые просто ходят по земле. Вон они какие здоровенные!

Но опять же: от кого из них произойти конкретно? От диплодока или бронтозавра? От индрикотерия или игуанодона? Аллах его знает, кто из них наиболее человекообразный!

А может, выбрать на свой страх и риск… А? Ну да, выберешь, произойдешь, а потом и сам рад не будешь. У одного вон шея длинная, у другого ноги короткие, у третьего голова маленькая, у четвертого брюхо здоровое…

И пока будущий человек лениво и придирчиво выбирал себе предка, звероящеры, потеряв надежду, стали вымирать.

А человек сказал:

— Вот как я разумно поступил, что не произошел от них! Я же предвидел, что они скоро вымирать начнут! А кому