был вынужден сражаться... вынужден сражаться, как я была вынуждена смотреть... вот так, как сейчас.

И он это делал. Он сражался со всеми, как было приказано, и тянулся ко мне, когда все его противники были повержены. И с тех пор это случалось каждый день, пока меня не увезли. А потом... потом…

Я не знала.

Как только мое зрение прояснилось, я прошептала:

— Я видела это раньше. Я уже была здесь раньше.

Господин застыл рядом со мной, затем спросил:

— Что?

Мое сердце бешено заколотилось от страха. Мне не следовало говорить это вслух. Утихомирив свои нервы, я повторила:

— Я сказала, что мне кажется, будто я была здесь раньше.

Я нахмурилась, пытаясь вспомнить. Темные глаза Господина сузились. Расправив плечи, я продолжила:

— Но я не помню, как, почему или когда. Должно быть, я ошибаюсь?

Несколько секунд Господин не двигался, и выражение его лица не менялось. В конце концов, он встал передо мной, закрыв собой обзор на дерущихся между собой мужчин. Его руки потянулись к моим щекам, и он улыбнулся:

— Ты выросла здесь, 152-ая. Ты провела здесь много дней, будучи ребенком и подростком. Ты была одной из самых талантливых монеби, — внезапно его лицо застыло, когда он дал волю своему гневу. — Если бы я узнал о тебе раньше, ты была бы со мной с юных лет. Но моя сестра узнала о тебе первой. А теперь ты дома…

Он отступил назад и снова взял меня под руку.

— В моей империи, — добавил он.

Мое внимание сосредоточилось на его лице. Я изучала его выражение и видела, как оно излучает счастье.

— Я — единственный мужчина на планете, у которого есть такое царство, — он взмахнул рукой. — Цезарь современной эпохи. Моя империя построена на силе и мастерстве. Гладиаторский Рим прямо здесь, в Грузии. Здесь арена, где мы вырываем богов из людей. Арена, где мое слово — закон. Где жизни спасаются или отнимаются простым движением моего запястья.

В долю секунды Господин отбросил свое буйное, безумное возбуждение и принял нейтральный вид самообладания. У меня болела голова от постоянной смены его настроений. Но больше всего я боялась его с каждой минутой. За то короткое время, что провела с ним, он показал много версий себя. Но ни одна из них мне не понравилась. Все они были ужасающими.

Господин похлопал меня по руке и повел вперед по тропинке, огибавшей край пропасти. С нашего наблюдательного пункта мы могли видеть каждое напряжение обнаженных мышц, каждую каплю пота, блестящую на покрытой шрамами коже, и мы могли слышать каждый стон усилия. Такие энергии порождали высокозарядную статику, которая витала в затхлом воздухе. Здесь пахло насилием и смертью. Мужчина рядом со мной, мужчина, который только что трахал меня, действительно был хозяином всего, что видел, и королем этих рабов.

Господин указывал на некоторые ямы, когда мы проходили мимо них.

— Новые бойцы. Они будут сражаться только в первом раунде, — объяснял он без каких-либо чувств, небрежно говоря о группе тренирующихся мужчин, как будто дни их жизни были сочтены.

Он указал на яму в дальнем конце помещения. Это был большой ринг, заполненный более крупными мужчинами.

— Эти новички были переведены из наших ГУЛАГов в Восточной Европе. Здесь мы определяем их возможности.

Когда мои глаза сфокусировались на тренирующихся бойцах, один из них поднял голову и откровенно уставился в мою сторону. Господин напрягся рядом со мной. Затем я вскрикнула, когда его противник взмахнул топором и вонзил лезвие прямо в грудь уставившегося на меня мужчины. Он упал на колени. Я остановилась, но никак не отреагировала. Мои нервы были под контролем, а поведение слишком собранным. Я инстинктивно поняла, что видела смерти раньше. Быстрые, жестокие, насильственные, лишенные каких-либо чувств.

Много смертей.

Господин продолжил экскурсию, будто мужчина только что не потерял свою жизнь. Оглянувшись, я посмотрела на его грудь. 129. Я мысленно повторила номер. Я беззвучно произнесла его номер. Я сделала это потому, что знала, больше никто не вспомнит этого мужчину, которого только что убили.

Еще один безымянный, погибший просто так.

Я нахмурилась от этого знания.

Далее Господин обращал мое внимание на другие группы, пока мы медленно обходили его владения: спарринги, групповые убийства, опытные бойцы, которых привезли из других ГУЛАГов, расположенных в разных частях мира. Я слушала внимательно, чтобы показать свою заинтересованность, и кивала во всех нужных местах, отвечая «да, Господин» или «нет, Господин», когда он этого ждал.

Затем мы остановились у уединенной ямы в дальнем конце тренировочного пространства. Заглянув в нее, я увидела самого большого мужчину, которого когда-либо видела, одетого только в черные штаны, угрожающе кружащего вокруг другого бойца.

— А здесь самая важная яма из всех, — объяснил Господин.

Я посмотрела ему в лицо и увидела, как на его губах появилась улыбка, маниакальная улыбка. Но он не смотрел на меня, вместо этого его внимание было сосредоточено на мужчине в яме. Я проследила за его взглядом. В этот момент мужчина повернулся, его большая грудь была обращена к нам. Его личный номер был выставлен на всеобщее обозрение: 901.

Словно почувствовав мой взгляд, 901-ый поднял глаза. Голубые глаза встретились с моими. Но это были не добрые голубые глаза. Они были холодными и лишенными жизни. В этом взгляде не было теплоты. Нет, из этой ямы на меня смотрели только глаза убийцы. Жестокий и, похоже, самый успешный убийца под командованием Господина.

Господин сжал мою руку и объявил:

— 901-ый — мой ценный чемпион. Непобедимый «Питбуль» ям Арзиани. Никто не может ранить его. Он непогрешимый, — Господин резко замолчал, его челюсть напряглась. — По крайней мере, так он мне говорит, — добавил он.

Я заметила в его голосе нотку яда. Господин склонил голову набок, глядя на своего чемпиона, и сказал почти про себя:

— Но у него есть слабость. Мне нужно лишь ее найти.

Затем взгляд Господина застыл. Когда я посмотрела вниз, в яму, пытаясь понять, что его так захватило, я снова встретила холодный, жесткий взгляд 901-ого. Он все еще смотрел на меня.

Мое сердце бешено колотилось под его пристальным взглядом. Я наклонила голову в сторону, придвигаясь ближе к Господину. Он не заставлял меня чувствовать себя в большей безопасности, но грубость и суровое внимание 901-го казались мне сейчас большей угрозой.

Затем Господин перевел свой взгляд на меня. Его глаза следили за мной, а губы